«Мама, прислушайся»: как внимательность сына помогла раскрыть секрет отца в доме бабушки

— Если изменишь мне, с#няки будут твоим украшением. Приеду и узнаю любым путем, — сказал муж и уехал к больной маме.

Шли дни, недели, а он не возвращался, и я решила с сыном приехать к бабушке сюрпризом. Но зайдя в дом, сын сказал: «Мама, прислушайся». Эти слова перевернули мою жизнь.

Меня зовут Вера. Мне 38 лет, и я работаю бухгалтером на мебельной фабрике. Обычная женщина, обычная судьба — так мне казалось еще месяц назад.

Квартира досталась мне от родителей, которых я потеряла 5 лет назад в автокатастрофе. Двухкомнатная, в хорошем районе, со светлыми окнами на тихий двор. Это моя крепость, мое убежище.

Было. Тот вечер начинался как обычно. Я вернулась с работы, уставшая после годовой отчетности, которую мы сдавали всем отделом. Задержалась на 40 минут, пришлось перепроверять цифры: бухгалтерия не терпит ошибок. Дима, мой 10-летний сын, делал уроки в своей комнате. Умный мальчишка, с математикой у него все отлично, весь в меня.

На плите томилась курица с картошкой. Квартира пахла домашним уютом. Игорь пришел около семи. Я услышала, как хлопнула входная дверь, как он швырнул ключи на тумбочку в прихожей.

По звуку шагов я сразу поняла: настроение у него скверное.

— Где была? — спросил он вместо приветствия, появляясь на пороге кухни.

Мой муж — видный мужчина. 42 года, высокий, широкоплечий. Работает менеджером в автосалоне, знает нужных людей, умеет договариваться. На людях — душа компании, обаятельный, с белозубой улыбкой. Дома — другой человек.

— На работе, — ответила я, помешивая курицу. — Отчет сдавали, ты же знаешь.

— Почему не позвонила?

— Игорь, я же предупреждала утром, что задержусь. Ты сам сказал «хорошо».

Он подошел вплотную. Я чувствовала его дыхание на своей щеке.

— Телефон дай.

Это было не в первый раз. И не во второй. За 8 лет брака я привыкла к этим проверкам. Привыкла — не значит смирилась. Каждый раз внутри что-то сжималось от унижения. Но я научилась не показывать этого. Я протянула ему смартфон.

Он листал сообщения, проверял звонки. Заглядывал в фотографии. Искал доказательства моей несуществующей измены.

— Это кто? — ткнул он пальцем в экран.

— Наталья. Коллега. Мы с ней вместе отчет делали.

— А это?

— Рабочий чат. Там только бухгалтерия.

Он швырнул телефон на стол. Тот жалобно звякнул о поверхность.

— Запомни, Вера, — процедил он сквозь зубы, и в его глазах я увидела холодную, расчетливую злобу. — Если узнаю, что ты мне изменяешь, с#няки будут твоим украшением. Я тебя из-под земли достану. Ты меня знаешь.

Я знала. Именно поэтому молча кивнула и вернулась к плите. Не потому что боялась — боялась, конечно, но не это было главным. Просто в тот момент спорить было бессмысленно. Игорь в таком состоянии не слышал аргументов.

Из комнаты донесся тихий звук: Дима что-то уронил. Я знала, что он слышит. Знала, что он боится этих разговоров. И это причиняло мне боль острее любых угроз.

Телефон Игоря зазвонил. Он посмотрел на экран, и что-то изменилось в его лице. Он отошел в прихожую, заговорил тихо. Я расслышала только: «Да», «Понял», «Еду».

Когда он вернулся, выражение его лица было другим: скорбным, встревоженным. Но что-то в этой скорби показалось мне фальшивым. Как плохая игра актера, который переигрывает.

— Маме плохо, — сказал он. — Очень плохо. Звонил сосед. Врачи говорят, может не выкарабкаться. Мне нужно срочно ехать.

Свекровь жила в поселке Сосновка, в двух с половиной часах езды от города. Мы виделись редко, она меня не жаловала с первого дня знакомства. Считала, что ее Игорек достоин лучшей партии. Но я не желала ей зла.

— Может, мы с Димой тоже поедем? — предложила я. — Помогу ухаживать, дай мальчику бабушку повидать.

— Нет, — он отрезал так резко, что я вздрогнула. Потом взял себя в руки, смягчил тон. — То есть, не надо. Маме нельзя волноваться. Врачи запретили. Я сам справлюсь.

Он начал собирать вещи. Я смотрела, как он складывает в сумку рубашки, брюки, ботинки. Слишком много вещей для пары недель. Зачем ему три пары обуви, если он едет к больной матери?

— Надолго? — спросила я.

— Не знаю. Как пойдет. Буду звонить.

Он зашел в комнату к Диме. Я слышала их короткий разговор, формальный, холодный.

— Веди себя хорошо. Слушайся мать. Пока.

Ни объятий, ни поцелуя. Мой сын для него словно перестал существовать. В прихожей Игорь обернулся. Посмотрел на меня странным взглядом: оценивающим, каким-то расчетливым, как смотрят на вещь, от которой собираются избавиться.

— Помни, что я сказал, — произнес он и вышел.

Дверь захлопнулась. Я стояла в тишине, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице. Внутри меня что-то шевельнулось — не страх, нет. Что-то вроде предчувствия. Ощущение, что в моей жизни только что изменилось нечто важное. Но я еще не понимала, насколько.

Первую неделю Игорь звонил каждый день. Потом через день. Потом раз в три-четыре дня. Разговоры становились все короче.

— Как мама? — спрашивала я.

— Плохо. Лежит. Нужны лекарства, процедуры.

— Может, перевести ее в город? В нормальную больницу?

— Врачи не разрешают. Говорят, транспортировка опасна.

— Может, мне все-таки приехать?

— Нет. Не надо. Сам справлюсь.

Деньги он просил регулярно. Сначала пятьдесят тысяч на лекарства. Я перевела без вопросов. Потом еще восемьдесят на сиделку и платные процедуры. Потом сто на какое-то особое лечение, которое должно помочь. Я отдавала. Это же его мать. Какой бы она ни была, нельзя жалеть денег на здоровье близкого человека. Так я себя убеждала.

Первые странности я стала замечать на второй неделе. Игорь был онлайн в социальных сетях в два часа ночи.

— Сижу с мамой, не могу уснуть, — объяснил он…