Странная просьба: почему бездомный умолял медсестру не идти домой привычным маршрутом

Молодая медсестра каждый вечер после смены покупала еду бездомному у больницы, но однажды он схватил ее за руку:

— Девочка, ты столько раз меня накормила, позволь отплатить. Не иди сегодня домой обычной дорогой. Поезжай через центр, сделай крюк. А завтра утром я все объясню.

Алена прикрыла за собой дверь служебного входа и на мгновение прислонилась к холодной стене. Ноги гудели после 12-часовой смены, спина ныла от бесконечных наклонов над больничными кроватями. Ноябрьский ветер ударил в лицо, и она поежилась, натягивая на голову капюшон синей куртки.

Восемь вечера. Темнота уже плотно окутала территорию областной больницы, только редкие фонари бросали желтоватые пятна света на мокрый асфальт. Алена машинально нащупала в кармане ключи от съемной квартиры и двинулась к выходу.

Три месяца назад эти ключи были единственным, что она забрала из семейной жизни. Всё остальное: двухкомнатная квартира в новостройке, машина, совместные фотографии — осталось Максиму. Бывшему мужу.

«Не могу больше, Лен. Ты всегда на работе, всегда уставшая. Я хочу жену, а не медсестру, которая приползает домой и падает без сил».

Его слова до сих пор звучали в ушах, хотя прошло уже почти полгода с того вечера. Алена тогда не стала спорить, не стала объяснять, что больница — это не просто работа. Просто собрала вещи и уехала.

Теперь она снимала однушку на окраине, в старой пятиэтажке, где по вечерам скрипели батареи и пахло соседской капустой. Зарплаты медсестры хватало на оплату жилья, еду и проезд. Иногда — на букет недорогих цветов себе на стол, чтобы хоть как-то разбавить серость одиночества.

Алена миновала центральный вход с яркой вывеской приемного отделения и свернула к боковой калитке. Здесь, у служебного выхода, почти никогда не было людей, только машины персонала на парковке да изредка курящие санитары. Но последние три месяца тут появился еще один постоянный житель.

Николай Петрович сидел на своем обычном месте, на деревянной скамейке у ограды, укрывшись старым ватником и засаленным одеялом. Пожилой мужчина лет под семьдесят, с седой всклокоченной бородой и добрыми, но усталыми глазами. Рядом с ним стояла потрепанная спортивная сумка со всем его скудным имуществом.

Алена впервые увидела его в конце августа, после переезда. Тогда стояла жара, и старик дремал на той же скамейке, прикрыв лицо газетой. Она прошла мимо, но через несколько шагов остановилась. Обернулась. Посмотрела на сгорбленную фигуру. И вдруг с пронзительной ясностью поняла: этот человек голоден.

На следующий день она принесла ему бутерброды из больничной столовой. Потом горячий суп в термосе. А через неделю уже твердо знала, что каждый вечер после смены будет заходить в соседнюю столовую и покупать ему ужин. Двести гривен в день. Шесть тысяч в месяц. Почти четверть ее зарплаты. Но отказаться она не могла.

— Добрый вечер, Николай Петрович, — Алена присела рядом на край скамейки и протянула теплый пакет. Запах гречки с курицей смешался с ноябрьской сыростью.

— Аленушка, милая, — старик благодарно кивнул и принял пакет обеими руками. Пальцы у него были в трещинах от холода, ногти обломанные. — Ты опять? Не надо было тратиться.

— Да я уже поужинала в столовой, — соврала она привычно. На самом деле денег на два ужина не было, но Алена давно научилась обходиться чаем с печеньем дома. Зато видеть, как Николай Петрович ест горячую еду, было важнее собственного голода.

Они так и сидели несколько минут молча, каждый погруженный в свои мысли. Алена наблюдала, как старик аккуратно открывает пластиковый контейнер, как благоговейно вдыхает запах еды. В эти моменты она забывала о собственных проблемах. О пустой квартире, куда не хочется возвращаться. О Максиме, который уже, наверное, нашел себе менее уставшую подругу жизни.

— Ты ветеран? — спросила она как-то в первые недели их знакомства, заметив на его ватнике выцветшую медаль.

— Афганистан, — коротко ответил Николай Петрович. — Давно это было. Другая жизнь.

Больше он о себе не рассказывал, и Алена не расспрашивала. Она понимала: у каждого своя боль, свои причины оказаться на улице. Может, он сам выбрал эту жизнь. Может, жизнь выбрала его. Неважно.

Шли недели. Сентябрь сменился октябрем, октябрь — ноябрем. Алена приносила еду каждый вечер. Иногда они перекидывались парой слов, иногда просто кивали друг другу. Николай Петрович всегда ждал ее у той же скамейки, всегда благодарил, всегда желал доброго вечера. Однажды он рассказал, что у него когда-то был сын. Повзрослел, уехал в другой город, больше не звонит. Алена не стала расспрашивать подробности, видела, как дрогнули губы старика, когда он об этом говорил.

А еще через неделю Николай Петрович поинтересовался, почему она одна. Не из любопытства — скорее из участия. Алена пожала плечами и коротко ответила, что развелась.

— Бывает, — кивнул он понимающе. — Главное, чтоб сердце не очерствело.

Эти слова почему-то запомнились. Может, потому что были честными.

Работа в больнице поглощала Алену целиком. Терапевтическое отделение, где она работала, всегда было забито пациентами. Пожилые бабушки с сахарным диабетом, мужчины после инфарктов, женщины с гипертонией. Бесконечные капельницы, уколы, перевязки, измерения давления. Алена знала каждого пациента по имени, помнила, кому какие лекарства, кто на какую диету. Старшая медсестра Вера Ивановна часто говорила, что Алена – золотой работник, таких сейчас мало.

Но были в больнице и другие люди. Те, кто работал не по призванию, а ради зарплаты. Санитар Игорь, например. Угрюмый парень лет тридцати, который вечно ходил с недовольным лицом и огрызался на любую просьбу. Или заведующий терапевтическим отделением Петр Семенович Кравцов. Грузный мужчина с лоснящимся лицом, который ездил на дорогой иномарке и смотрел на медсестер сквозь пальцы. Алена старалась лишний раз не попадаться ему на глаза.

Однажды, в середине октября, Алена задержалась в больнице допоздна. Дежурная медсестра заболела, и ее попросили подменить на пару часов. Когда она наконец закончила, было уже половина одиннадцатого. Коридоры опустели, только дежурный свет горел в ординаторских, отбрасывая длинные тени на стены. Алена шла по коридору третьего этажа, мимо кабинетов врачей. Ее шаги гулко отдавались на кафельном полу.

Хотелось поскорее уйти домой, лечь спать, забыться. Но, проходя мимо кабинета заведующего, она вдруг услышала голоса. Дверь была чуть приоткрыта, и сквозь щель пробивался свет. Алена невольно замедлила шаг. Не хотела подслушивать — просто в пустом ночном коридоре любой звук казался громким, притягивал внимание.

— Игорь, я же говорил: аккуратнее с накладными, — это был голос Петра Семеновича. Раздраженный, приглушенный, но отчетливый.

— Да всё нормально, Петр Семенович, — отвечал другой голос, более молодой. Алена сразу узнала санитара Игоря.

— Списания идут по графику, фармацевт — наш человек. Препараты уходят без лишних вопросов. Смотри у меня. Одна ошибка, и полетим оба. Понимаешь? Эти лекарства дорогие, если кто заметит несоответствие…

— Да кто проверять-то будет? Контроль формальный. Списали на тяжелых больных — кто копаться станет? Главное, документы в порядке. А наш новый покупатель платит отлично, вы же сами…

Алена поспешно двинулась дальше, стараясь идти тихо, но каблуки все равно цокали по полу. Разговор в кабинете оборвался. Она ускорила шаг, почти побежала к лестнице, сердце колотилось где-то в горле.

Только выйдя на улицу, она смогла перевести дух. Холодный воздух обжег легкие. Руки дрожали, когда она доставала сигарету. Алена не курила уже два года, но сейчас достала из сумки давно завалявшуюся пачку и прикурила.

Что это было? Списание? Препараты? Покупатель? Она не была наивной дурочкой. В любой больнице случаются махинации, это все знают. Где-то пропадают бинты, где-то лекарства. Но сейчас прозвучало что-то серьезное. Дорогие препараты. Фальшивые списания. Это уже не мелкое воровство, это схема.

Алена затянулась и тут же закашлялась от вкуса табака. Выбросила сигарету и потерла лицо ладонями. Что ей теперь делать? Рассказать кому-то? Главврачу? В полицию? Но у нее нет доказательств. Она просто услышала обрывок разговора. Может, неправильно поняла. Может, они обсуждали что-то совершенно законное, просто формулировки странные.

Да и вообще, зачем ей это? Алена только-только начала жизнь с чистого листа. Устроилась на новую работу, пытается забыть развод. Ввязываться в разборки с заведующим отделением — это же конец. Ее уволят в два счета, если она начнет задавать неудобные вопросы. Найдут причину. А потом попробуй устройся в другую больницу с волчьим билетом.

Николай Петрович в тот вечер уже спал на скамейке, укрывшись одеялом с головой. Алена тихо оставила пакет с едой рядом с ним и пошла на остановку. В маршрутке было душно и тесно, пахло мокрыми куртками и дешевым одеколоном. Она прислонилась лбом к запотевшему стеклу и закрыла глаза.

Дома, в своей тесной однушке, Алена заварила чай, села у окна и уставилась в темноту. За стеклом моросил мелкий дождь, размывая огни города в желтые кляксы. Она обхватила ладонями горячую кружку и попыталась успокоиться.

«Не твое дело, — сказала она себе вслух. — Совсем не твое дело».

Но спалось в ту ночь плохо. Алена ворочалась, проваливалась в тревожную дрему и снова просыпалась. Снились странные сны: коридоры больницы, превращающиеся в лабиринт; голос Петра Семеновича, эхом разносящийся по пустым палатам; Игорь с его угрюмым лицом, который идет за ней следом.

Утром она проснулась разбитая, с тяжелой головой. Натянула форму, заплела волосы, накрасила губы бледной помадой — хоть какое-то подобие бодрости. В зеркале смотрела бледная женщина с темными кругами под глазами. 28 лет, а выглядит на все 40…