История о справедливости: как предложение ребенка изменило решение судьи
Но Анна видела лишь одного человека — мужчину, сидевшего перед ней. Она сделала глубокий вдох, неторопливо подошла к инвалидному креслу и протянула к нему свои маленькие ручки. Взгляд ее был тверд, а голос, хоть и тихий, звучал убедительно.
Это не было сном, это было обещание. Господин судья будет ходить, и каждый присутствующий станет тому свидетелем. И зал, который всего мгновение назад потешался, теперь замер, притаив дыхание, словно в воздухе разлилось предчувствие чего-то невероятного.
Анна опустилась на колени прямо перед инвалидной коляской. Ледяной холод мраморного пола, казалось, пробирал ее тонкую кожу до костей, но она не обращала на это внимания. Она возложила дрожащие ладошки на неподвижные колени судьи Павленко и прикрыла глаза, шепча какие-то тихие слова, похожие на детскую молитву.
Напряжение в зале достигло предела, все взгляды были прикованы к ней. Одни смотрели с насмешкой, другие с недоверием, и лишь немногие — с сочувствием. Но никто по-настоящему не верил. Никто не смел даже вообразить, что это может оказаться правдой.
Какой-то мужчина из задних рядов иронично выкрикнул: «Давай, чудотворица, пускай судья нам спляшет!» Зал взорвался хохотом. Кто-то принялся хлопать в ладоши, другие свистели, будто попали на балаганное представление.
Смех гулким эхом отражался от мраморных стен, подобно безжалостным ударам молотка. Судья, сохраняя суровый вид, не смеялся. Его глаза были полуприкрыты; он изучал девочку со странной смесью презрения и чего-то еще, более глубокого. Может, то был остаток сомнения, а может, тень надежды — он и сам не мог бы сказать.
Но Анна не дрогнула. Ее губы продолжали шевелиться, а в ее тихом, надломленном голоске было больше силы, чем в любой заученной речи. Это была кристально чистая, непорочная, пылающая вера.
Внезапно судья вскинул бровь и издал сухой, безжалостный, холодный, как сталь, смешок. «И это всё? Какая жалость. Ничего и не случилось. Ребенок решил поиграть в чудотворца в серьезном зале суда».
Его смех послужил сигналом для всех остальных, и зал разразился еще более громким гоготом. Какая-то женщина покачала головой и произнесла достаточно громко, чтобы ее услышали: «Бедняга, на всю жизнь травму получит после такого фарса».
Сердце девочки, казалось, раскололось на мелкие осколки. Слезы, которые она так отчаянно сдерживала, теперь ручьями катились по щекам. Она обвела зал взглядом и увидела лишь издевательские ухмылки, презрительные гримасы и пальцы, указывающие в ее сторону.
Ее отец в отчаянии попытался вскочить, крича: «Прекратите немедленно! Она же просто ребенок!» Но охранники грубо толкнули его обратно на скамью подсудимых, крепко удерживая на месте.
Петр плакал, чувствуя себя абсолютно беспомощным и раздавленным тем унижением, которому подвергли его дочь. Девочка медленно поднялась, ее ножки дрожали, а лицо залилось краской стыда.
Она попыталась вдохнуть, но комок в горле мешал дышать. Ее полный слез взгляд был обращен к отцу — так смотрит тот, кто просит прощения за то, что не сумел спасти.
Толпа хохотала еще громче, репортеры азартно строчили в блокнотах. Судья откашлялся и ударил молотком по столу, своим железным голосом призывая к порядку. «Довольно этого балагана. Переходим к оглашению приговора!»
В это мгновение Анна в полной мере осознала всю глубину людской жестокости. Ее чистая, искренняя попытка спасти отца обернулась спектаклем, поводом для глумления. Но молчаливая судьба уже готовилась перевернуть эту страницу.
Зал суда все еще сотрясался от безжалостного хохота, когда Анна, сломленная и побежденная, начала отходить к выходу. Ее выцветшее синее платьице колыхалось в такт ее шагам. Она спотыкалась, пытаясь поскорее скрыться от этого позора. Горячие слезы лились по ее лицу и капали на холодный мрамор, будто отмечая пол следами ее боли.
Петр Лысенко, сидевший на скамье подсудимых, отчаянно закричал. «Анна, доченька, не бросай меня!» Но его крик утонул в общем гуле, ядовитом шепоте и щелчках ручек репортеров, жадно фиксировавших каждую деталь этой сцены…
