История о том, как внимательность старшей сестры помогла найти брата

Теперь, сидя в этом сером казенном кабинете, мне казалось, что то солнечное утро было в какой-то другой жизни. Я потеряла счет времени. Мне не разрешали позвонить даже дочери. Павел так и не пришел. Появился только государственный адвокат от участкового — пожилой мужчина в мятых брюках, который тихо посоветовал сотрудничать.

— Поймите, Анна Сергеевна, — говорил он едва слышным шепотом, — пока тела нет, вы проходите просто как подозреваемая. Но ситуация, прямо скажем, сложная. Муж и его мать настаивают, что вы были психически нестабильны.

— Они хотят меня уничтожить, — сказала я устало. — Сначала морально, а теперь и по-настоящему.

Следователь отложил ручку и тяжело поднялся.

— На сегодня закончим. Вас отпустят домой под подписку, но из города далеко не уезжайте. Завтра продолжим.

Я вышла на улицу, и холодный вечерний воздух резко ударил в лицо. Сумерки уже сгустились над городом, отчетливо пахло бензином и дорожной пылью. В телефоне не было ни одного сообщения от Павла — ни «держись», ни «мы ищем». Пришло только короткое смс от Лидии Сергеевны: «Аня, тебе стоит признаться. Всем будет легче».

Я сжала телефон так сильно, что побелели костяшки пальцев. Если бы не Соня, я бы, наверное, действительно подумала, что схожу с ума. Но где-то в глубине души я чувствовала — это не случайность. Уж слишком спокойно свекровь сидела тогда за столом, когда объявили, что Илья пропал. Пугающе спокойно.

Каждое лето у Лидии Сергеевны проходили эти обязательные семейные сборы. Так она их называла с особой гордостью, будто речь шла не о простых посиделках на даче, а о каком-то древнем родовом ритуале. С первого года замужества я уяснила: отказаться нельзя. Каждый июль Павел паковал чемоданы, загружал багажник мясом, подарками, детскими игрушками, и мы ехали на дачу под Днепром.

Там его мать встречала нас с холодной улыбкой и дежурной фразой: «Ну вот, молодежь приехала. Посмотрим, не испортили ли вы детей за год».

Дом Лидии Сергеевны стоял на живописном пригорке: за огородом начинался густой лес, впереди — речка, где все купались. Место было красивое, но я ненавидела туда ездить. Слишком много оценивающих взглядов, слишком мало душевного тепла. Лидия Сергеевна никогда не повышала голос, но ее ледяные замечания ранили больнее любого крика.

«Аннушка, тебе бы похудеть, а то Павел небось на работе на молоденьких заглядывается каждый день». Или: «У тебя опять руки обветрены. Женщина обязана быть ухоженной…» Дети у меня якобы слишком шумные, видно, что нервные. Я обычно лишь натянуто улыбалась, сжимала губы и уходила на кухню, где могла спрятаться за кастрюлями.

Иногда Павел обнимал меня за плечи и шептал: «Не принимай близко к сердцу, мама просто переживает». Но я знала: переживает его мать только о том, как бы вернуть времена, когда Павел слушался ее беспрекословно. Когда родилась Соня, Лидия Сергеевна была довольна: девочка тихая, улыбчивая. Но появление Ильи все испортило.

Мальчик рос подвижным, любил бегать, задавал слишком много вопросов, особенно неудобных. Однажды он прямо спросил у бабушки: «Почему ты маму не любишь?» Лидия Сергеевна тогда побледнела и отрезала, что маленьким детям не стоит вмешиваться в разговоры взрослых. После того случая она стала смотреть на меня с каким-то злорадным превосходством.

Павел все реже вставал на сторону жены. В нашем доме царило молчание: он приходил с работы, ужинал и утыкался в телефон, а я укладывала детей. Иногда мне казалось, что я живу не с мужем, а с совершенно посторонним человеком, и нас связывает только фамилия и привычка. На даче, в окружении родственников, это ощущение усиливалось стократ. Все вокруг твердили: «Павел у нас золотой. Работа, порядок, семья», а потом добавляли вполголоса: «Вот только жена у него какая-то мрачная стала»…