«Мама, прислушайся»: как внимательность сына помогла раскрыть секрет отца в доме бабушки

Что я могла ответить? Что его отец оказался чудовищем? Что деньги и другая женщина значили для него больше, чем семья?

— Иногда люди меняются, — сказала я. — Иногда они делают очень плохие вещи. Но это не твоя вина. Слышишь? Ни в чем не твоя вина.

Полиция работала быстро. Телефон Игоря поставили на прослушку с санкцией суда. Михалыча взяли под наблюдение. В доме свекрови провели обыск, нашли черновики плана, переписку в телефоне. Через неделю мне позвонил следователь.

— Вера Сергеевна, Михалыча задержали. Он дает показания.

Михалыч оказался мужчиной 55 лет, бывший инспектор ДПС, уволенный за взятки. Проблемы с сердцем, страх перед тюрьмой, нежелание отвечать за чужие грехи… Он рассказал все. Игорь вышел на него через общих знакомых. Предложил 200 тысяч за работу — повредить тормозную систему в моей машине так, чтобы это выглядело как износ. Свекровь присутствовала на встрече, где обсуждали детали. Любовница, эта Лариса, знала, но активного участия не принимала.

— Я деньги-то взял, — показывал Михалыч, — задаток. 50 тысяч. Но сделать еще не успел.

Слава Богу, не успел. Его показания стали последним гвоздем в крышку гроба обвинения.

Арест Игоря я видела своими глазами — издалека, по совету адвоката. Он вышел из автосалона после работы, как обычно. Уверенной походкой хозяина жизни. К нему подошли двое в штатском.

— Игорь Владимирович Комаров? Вы задержаны по подозрению в приготовлении к убийству. Пройдемте.

Я видела, как менялось его лицо. Сначала недоумение (какая-то ошибка, его с кем-то перепутали), потом понимание. Потом страх. И, наконец, ярость. Он оглянулся, словно почувствовал мой взгляд. Наши глаза встретились. В его — ненависть, чистая, концентрированная.

— Это она! — заорал он, когда его вели к машине. — Это она все подстроила! Я ничего не делал! Вера! Я знаю, что ты здесь! Ты за это ответишь!

Я смотрела, как его заталкивают в машину. Как захлопывается дверца. Как автомобиль уезжает. Восемь лет я слышала его угрозы. Восемь лет боялась. А теперь он в наручниках. А я свободна.

Свекровь задержали в тот же день. Она пыталась разыграть спектакль «тяжелобольная старушка», которую оклеветали. Но медицинское освидетельствование показало: абсолютно здорова. Ни одной из тех страшных болезней, о которых она мне рассказывала.

Лариса пришла сама через два дня после арестов. Беременная, напуганная, потерянная.

— Я не знала, — твердила она сквозь слезы. — Он говорил, что вы давно не живете как муж и жена. Что вы сами хотите развода. Что это просто формальность.

Я смотрела на нее: молодую, глупую, с животом (на четвертом месяце). Двадцать девять лет. Продавец-консультант в том же автосалоне. Поверила красивым словам красивого мужчины.

— А про страховку? Про аварию? Это тоже формальность?

— Я думала, они шутят. Кто в здравом уме такое обсуждает всерьез? Я не думала…

— В том-то и проблема, — сказала я. — Ты не думала.

Она дала показания против Игоря в обмен на то, что ее не привлекут как соучастницу. Она была в курсе, но активно не участвовала. Следствие сочло, что этого недостаточно для обвинения.

— У тебя будет ребенок, — сказала я ей напоследок. — Твоя задача — вырастить его нормальным человеком. Не таким, как его отец.

Она кивнула, не поднимая глаз. Странно, но я не чувствовала к ней ненависти. Злость – да. Презрение – возможно. Но не ненависть. Она была такой же жертвой Игоря, как и я когда-то. Просто еще не понимала этого.

Следствие длилось четыре месяца. Четыре месяца допросов, экспертиз, очных ставок. Четыре месяца, за которые моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Я вернулась в свою квартиру — ту самую, родительскую, которую Игорь так хотел заполучить через мою смерть. Поменяла замки, установила видеодомофон. Маргарита Олеговна посоветовала на всякий случай, хотя Игорь сидел в следственном изоляторе и выйти не мог.

Дима ходил к детскому психологу дважды в неделю. Специалист, мягкая женщина с добрыми глазами, говорила, что мальчик постепенно приходит в себя. Но ночами он все еще просыпался с криком, звал меня, просил не уходить.

— Мам, ты не умрешь? Обещай, что не умрешь…