Момент истины на банкете: реакция зала, когда я попросила открыть мой подарок после выходки свекрови
«Мама, это просто стресс», — говорила она, собирая чемодан. Роман извинился. Сказал, что мама его спровоцировала, что не хотел меня обидеть.
«Мы улетаем в Турцию, проведем две недели вместе, все наладится». Я смотрела на ее полные надежды глаза и молчала. Что я могла сказать? Она только что вышла замуж.
Она любила его. Она хотела верить. Но уже на третий день медового месяца мне позвонила Мила.
Голос у нее был странный. Тихий. Напряженный.
«Мама, можно я просто поговорю с тобой?» — спросила она. Конечно, солнышко. Что случилось? Она замолчала.
Я слышала шум волн на фоне, крики чаек. Потом она глубоко вздохнула. Роман со мной почти не разговаривает.
С самолета он молчит. Мы приехали в отель, он даже не посмотрел на закат, хотя я так хотела посмотреть вместе. Просто лег спать.
Утром встал, позавтракал молча и ушел на пляж один. Я спросила, может, пойдем вместе? А он сказал, мне нужно подумать. Сердце у меня сжалось.
О чем подумать? Не знаю, мама. Он не говорит. Просто ходит мрачный, смотрит на меня так, странно.
Как будто я что-то ужасное сделала. Ты ничего плохого не сделала, мила. Помни это.
Но почему он так себя ведет? Это же наш медовый месяц. Мы должны быть счастливы. Я хотела сказать правду.
Что он обижен из-за дома. Что его самолюбие задели. Что он привык все контролировать, а тут его мать опозорилась, а я дала дочери независимость.
Но я промолчала. Пока промолчала. На пятый день Роман заговорил.
Мила позвонила мне вечером, и я сразу услышала в ее голосе страх. Мама, он сказал, что твой подарок это манипуляция. Что? Да.
Он говорит, что ты специально купила дом, чтобы поссорить нас. Чтобы я не доверяла ему. Чтобы настроить меня против его семьи.
Я сжала телефон так сильно, что побелели костяшки пальцев. И что ты ему ответила? Я сказала, что это не так. Что ты просто хотела помочь.
Но он не слушает. Он говорит, что в нормальной семье все общее. Что если я не доверяю ему, значит, я не люблю его по-настоящему.
Мила, послушай меня внимательно. Он требует, чтобы я продала дом, перебила она, и голос ее дрожал. Сказал, что мы положим деньги на общий счет и купим квартиру в престижном районе.
Рядом с его родителями. Чтобы они могли помогать нам. А этот дом, он говорит, что это окраина, что там неудобно, что его друзья будут смеяться, если узнают, где мы живем.
Я закрыла глаза. Вот оно. Началось.
И что ты сказала? Я сказала, что мне нужно подумать. А он разозлился. Начал кричать, что я неблагодарная, что его семья старается для меня, а я плюю им в лицо.
Что его мать хотела сделать шутку с униформой, а я восприняла это слишком серьезно. Шутку. Я не поверила своим ушам.
Мила, это было унижение. Публичное унижение. Я знаю, мама, я знаю, зашептала она.
Но он говорит, что у них в семье такой юмор. Что мне нужно привыкнуть. Что я слишком чувствительная.
Это чистой воды манипуляция. Когда человека убеждают, что его реакции неадекватны, что он сам виноват в своих чувствах. Я читала об этом.
Я видела это с Людмилой и Родионом. Солнышко, не продавай дом, сказала я твердо. Ни при каких обстоятельствах.
Это твоя подушка безопасности. Твоя свобода. Но мама, он мой муж.
Мы должны доверять друг другу. Доверие не измеряется деньгами и имуществом, Мила. Если он действительно любит тебя, ему не нужен твой дом.
Она замолчала. Потом тихо сказала. Он сказал, что если я откажусь, значит, наш брак начинается с лжи.
Что он не знает, сможет ли жить с женщиной, которая ему не доверяет. И что жить в доме, купленном твоей матерью, это унизительно для мужчины. Это шантаж, Мила.
Мама, я не хочу разрушить наш брак в первую же неделю. Я люблю его. Я слышала слезы в ее голосе.
Отчаяние. Она разрывалась между мужем и здравым смыслом. Послушай меня, дочка.
Если он любит тебя, он примет твое решение. Если он не любит, то у тебя будет куда вернуться. На том конце линии было тихо.
Только шум волн. Потом Мила прошептала. Мне страшно, мама.
Первый раз в жизни мне страшно с ним. И вот это признание пронзило меня как нож. Моей дочери было страшно с собственным мужем.
На медовом месяце. Через неделю после свадьбы. Помни про дом, сказала я, он твой.
Всегда твой. Что бы ни случилось. Хорошо, мама, прошептала она и положила трубку.
Когда мы попрощались, я еще долго сидела с телефоном в руках. Смотрела в окно и думала, началось. Медленное, методичное разрушение личности моей дочери.
Так же, как с Людмилой. Так же, как с тысячами других женщин, которые думают, что любовь все исправит. Но я дала Миле дом.
Ее собственный дом. И этот дом был ее выходом. Когда она будет готова им воспользоваться.
Мила вернулась из медового месяца похудевшая и молчаливая. Когда я обняла ее в аэропорту, то почувствовала, как выступают ее ребра под тонкой кофтой. «Ты ела там вообще?» — спросила я, отстраняясь и всматриваясь в ее лицо.
«Ела, мама». Просто много волновалась. Но глаза ее не врали.
В них было что-то потухшее. Что-то сломанное. Роман стоял рядом с чемоданами, смотрел в телефон и делал вид, что не слышит нашего разговора.
Он даже не поздоровался со мной. Просто кивнул и загрузил вещи в машину. «Мы поедем в дом», — сказала Мила тихо.
«Обживаться». «Хорошо, солнышко. Я заеду через пару дней, привезу вам продуктов, помогу с уборкой».
«Не надо, мама». «Мы справимся». Роман уже сидел за рулем и сигналил.
Мила быстро поцеловала меня в щеку и побежала к машине. Я смотрела, как они уезжают, и чувствовала, как холодеет внутри. Прошла неделя.
Мила не звонила. Я звонила ей сама, но она отвечала коротко «Все нормально, мама, просто обживаемся». «Делаем ремонт».
Еще через неделю я не выдержала и приехала сама. Дом выглядел так же, как когда я его купила. Никакого ремонта не было видно.
Я позвонила в дверь. Открыла Мила. Я ахнула.
На ней было старое домашнее платье, волосы собраны в небрежный хвост, под глазами темные круги. «Мама». Она растерялась.
«Ты не предупредила». «А я должна предупреждать, чтобы увидеть собственную дочь?» Она опустила глаза. «Нет, конечно».
«Заходи». Я вошла в дом. В гостиной был бардак.
Вещи Романа валялись на диване, пустые бутылки из-под пива на пепельнице, полное окурков. «Мила, что это?» Роман вчера друзей приглашал. Я не успела убрать.
«А он не может убрать за собой?» Она не ответила. Просто начала собирать бутылки. «Где Роман?» «Уехал к родителям».
Сказал, что ему нужно время подумать о нашем будущем. Я почувствовала, как закипает кровь. Подумать.
«О чем?» Мила присела на диван и заплакала. Он говорит, что не может жить в этом доме. Что это унижает его мужское достоинство.
Что все его друзья живут в центре, в современных квартирах, а он здесь, на окраине, в доме, который купила моя мать. Он говорит, что его друзья смеются над ним. Это его проблемы, Мила.
Не твои. Но он мой муж. Я должна думать о его чувствах.
«А он думает о твоих?» Она замолчала. В этот момент в дом ворвалась Наталья. Просто открыла дверь своим ключом и вошла.
«У Романа есть ключ», — пояснила Мила, видимо, шокированный взгляд. «А он дал маме». Наталья окинула меня холодным взглядом.
«Маргарита!» «Какими судьбами?» «Навещаю дочь». «А вы без предупреждения всегда врываетесь». «Я не врываюсь».
«Я помогаю Миле обустроиться». «Кто-то же должен научить ее вести хозяйство», — она прошла на кухню и начала проверять шкафы. «Мила, где кастрюли?» «Я же говорила купить новые, эти старые».
«Я еще не успела, Наталья Петровна». «Не успела. Вы уже неделю здесь живете».
«И пыль на полках». «И пол грязный». «Мила, в нашей семье женщины умеют держать дом в чистоте».
«Я встала». «Наталья может додить молодым освоиться самим?» Она повернулась ко мне с презрительной улыбкой. «А может, вы перестанете вмешиваться в жизнь своей дочери?» «Она замужем.
Теперь мы ее семья. Мы будем учить ее правильным вещам». «Унижению на свадьбе вы ее уже научили».
Лицо Натальи исказилось. «Убирайтесь из этого дома». «Это дом моей дочери.
Я уйду, когда она меня попросит». Мы стояли, глядя друг на друга, как два зверя перед схваткой. Мила металась между нами заплаканным лицом.
«Пожалуйста, не ссорьтесь». «Мама, может, действительно приедешь в другой раз?» «Мне нужно поговорить с Натальей Петровной о… о меню на неделю». Я посмотрела на дочь и увидела мольбу в ее глазах.
Она боялась скандала. Боялась ухудшить отношения свекровью. «Хорошо, — сказала я, — но позвони мне вечером».
«Обязательно». Она кивнула. Я ушла, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
Прошло еще три недели. Мы почти не общались. Мила отвечала на сообщения односложно.
На звонки брала трубку, когда Романа не было рядом. Однажды она все-таки приехала ко мне. Села на кухне, обхватила чашку с чаем, дрожащими руками…
