Момент истины на рассвете: возвращение после ночи вне дома обернулось для мужа потрясением
— Знаю. — Он повернулся, и Татьяна увидела слезы на его щеках. Первый раз за 23 года она видела, как он плачет. — Я следил. Издалека. Люда умерла 8 лет назад. Рак. Настя осталась одна, ей тогда было 18. Я хотел… хотел выйти на связь, помочь. Но не посмел. Побоялся, что она меня ненавидит.
— А может, она ждала?
— Может. — Он вытер лицо рукой. — Я трус, Таня. Всю жизнь был трусом. Бросил Люду, потому что боялся маму. Изменял тебе, потому что боялся, что ты разлюбишь. Не искал Настю, потому что боялся ее глаз. Все, что я делал — от страха. И вот результат. Мама умерла. Ты уходишь. Дочь, которую я бросил, даже не знает, жив ли я.
Татьяна молчала. Она приехала сюда за правдой и получила ее. Но легче не стало. Только тяжелее.
— Почему ты не рассказал мне? Тогда, 23 года назад?
— А ты бы вышла за меня, если бы знала?
Она задумалась. Двадцатиоднолетняя девочка, влюбленная по уши, верящая в сказки. Что бы она сделала, узнав, что у жениха есть брошенный ребенок?
— Не знаю, — честно ответила она. — Но это был бы мой выбор. А ты его у меня отнял.
— Да, отнял. Как отнимал все остальное: твое доверие, твое время, твою жизнь. Прости меня, Таня. Я знаю, что это пустые слова. Но прости, если сможешь.
Она встала, подошла к нему. Они стояли рядом, глядя в окно на дождь. Два человека, которые прожили вместе 23 года и остались чужими.
— Я не могу тебя простить, Дима. Пока не могу. Может, когда-нибудь… не знаю. Но сейчас… сейчас мне нужно уйти.
— Я понимаю.
— Найди ее. Настю. Пока не поздно.
Он кивнул, не оборачиваясь.
Татьяна взяла папку и вышла из кабинета. Спустилась по лестнице, надела мокрое пальто. У двери обернулась: Дмитрий стоял наверху, на площадке, и смотрел на нее.
— Прощай, Дима.
— Прощай, Таня.
Дверь закрылась.
Дождь все лил, холодный и равнодушный. Татьяна пошла пешком — такси вызывать не хотелось. Хотелось идти, дышать, думать. Где-то в этом городе жила девушка по имени Настя. 26 лет, без матери, без отца. Сирота при живом родителе. Сколько таких историй, сколько брошенных детей, сколько сломанных судеб…
И Алиса. Ее Алиса. У нее есть сестра, о которой она не знала. Старшая сестра, которая росла без отца, пока Алиса купалась в его любви и деньгах. Несправедливо. Все это было чудовищно несправедливо.
Телефон завибрировал. Сообщение от Алисы: «Привет, мам. Ты где? Я волнуюсь». Татьяна набрала ответ: «Иду домой».
«К бабушке?»
«Все расскажу утром. Он объяснил?»
«Про фотографии? Да. Это длинная история».
«Спи, доченька. Завтра поговорим».
Она убрала телефон и пошла дальше. Сквозь дождь, сквозь ночь, сквозь обломки своей прежней жизни. Сорок километров до материнского дома. Пешком не дойти, конечно. Но сейчас ей хотелось идти шаг за шагом, как будто каждый шаг отдалял ее от прошлого.
На перекрестке она все-таки вызвала такси. Села на заднее сиденье, откинулась на спинку, закрыла глаза.
— Куда едем? — спросил водитель.
— Домой, — ответила она. И впервые за много лет поняла, что знает, где этот дом.
Зинаида Павловна не спала. Сидела на кухне, пила чай, ждала. Когда дочь вошла — мокрая, замерзшая, с красными глазами, — она молча встала, обняла ее.
— Прости меня, Танюша.
— За то, что молчала.
— Я знаю, мама. Знаю. Ты думала, как лучше.
— Думала. А вышло как всегда.
Они сидели на кухне до рассвета, и Татьяна рассказывала про Люду, про Настю, про то, что узнала. Зинаида Павловна слушала, качала головой, иногда вытирала слезы…
