Момент истины на рассвете: возвращение после ночи вне дома обернулось для мужа потрясением

— Бедная девочка, — сказала она наконец. — Настя эта. Бедная девочка. Без матери расти — горе. А без отца, который жив и рядом, но бросил — еще горше.

— Я сказала ему: найди ее.

— Не знаю, послушает ли.

— Найдет. Теперь найдет. Ему больше ничего не осталось.

За окном светало. Серый ноябрьский рассвет вползал в город, разгоняя ночную тьму. Новый день. Еще один новый день.

— Мама, я хочу ее найти, — вдруг сказала Татьяна. — Настю. Не ради Димы — ради Алисы. У нее есть сестра. Она должна знать.

Зинаида Павловна посмотрела на дочь внимательно, оценивающе.

— Ты уверена? Это может все усложнить.

— Уже некуда сложнее. Но это должен быть ее выбор.

— Алисин?

— Хочет она знать свою сестру или нет.

— Тогда сначала поговори с Алисой.

— Поговорю.

Утром Татьяна допила остывший чай, посмотрела в окно. Дождь закончился, но небо оставалось серым, низким, давящим. Где-то там, в этом городе или в другом, жила Настя. Двадцатишестилетняя девушка с фотографии. Дочь человека, которого Татьяна любила — или думала, что любила — 23 года. Что она знает об отце? Помнит ли его лицо? Ненавидит или давно забыла? И главное — захочет ли она, чтобы ее нашли?

---

Утро выдалось тихим, бесснежным. Серое небо висело над городом, как мокрое одеяло. Но дождь прекратился. И в этом было какое-то обещание: если не счастья, то хотя бы передышки.

Алиса приехала к десяти. Татьяна видела в окно, как дочь вышла из маршрутки, как постояла у подъезда, собираясь с духом. Двадцать лет — возраст, когда мир еще кажется простым, а взрослые проблемы — чем-то далеким. Но последние две недели сделали Алису старше. Она больше не была девочкой.

— Рассказывай, — сказала Алиса, едва войдя в квартиру. — Всё. Без купюр.

Они сели на кухне. Зинаида Павловна деликатно удалилась в комнату: понимала, что этот разговор должен состояться между матерью и дочерью наедине. Татьяна рассказала. Про Людмилу, про то, как Дмитрий бросил ее с младенцем. Про годы, когда он тайком виделся с дочерью, а потом исчез. Про смерть Людмилы 8 лет назад. Про то, что Настя где-то живет, одна, без родителей.

Алиса слушала молча. Лицо ее менялось от недоверия к шоку, от шока — к чему-то похожему на гнев.

— Значит, у меня есть сестра, — сказала она наконец. — Старшая сестра. Которой 26 лет. И папа все это время знал и молчал?

— Да. И бабушка Зина тоже знала.

— Тоже…

Алиса встала, прошлась по тесной кухне. Три шага туда, три обратно, как в клетке.

— Мам, я не понимаю. Как можно бросить ребенка? Своего собственного ребенка? И потом жить как ни в чем не бывало, строить новую семью, растить другую дочь?

— Я тоже не понимаю, Алис. Но люди… люди иногда делают страшные вещи. Не потому, что злые — потому, что слабые.

— Это не оправдание.

— Нет. Не оправдание. Просто объяснение.

Алиса остановилась у окна, уставилась на двор, на ржавые качели, на голые деревья, на лужи, в которых отражалось серое небо.

— Я хочу ее найти, — сказала она вдруг. — Настю. Хочу познакомиться.

— Ты уверена?

— Нет. Но я хочу попробовать. Она же не виновата, что наш отец — такой человек. Она тоже его жертва. Как мы с тобой.

Татьяна подошла к дочери, встала рядом.

— Я думала об этом всю ночь. Тоже хочу ее найти…