Момент истины на рассвете: возвращение после ночи вне дома обернулось для мужа потрясением
Молчание.
— Кира, отвечай!
— А что мне было делать? Ты обещал, что разведешься.
— Год назад обещал.
— А сам все тянул и тянул.
Дмитрий швырнул телефон на диван. Значит, вот как? Значит, Кира решила форсировать события. Умная девочка, действительно.
Он встал, прошелся по гостиной. Все здесь было пропитано Татьяной: ее книги на полках, ее цветы на подоконниках, ее фотографии на стенах. Она смотрела на него отовсюду — молодая, смеющаяся, с маленькой Алисой на руках. Счастливая. Или притворявшаяся счастливой, теперь он уже не знал.
«Я знала всегда». Эти слова из ее письма не давали покоя. Всегда — это как? С самого начала? И все равно оставалась, готовила ужины, стирала его рубашки, спала с ним в одной постели? Зачем?
Он вдруг понял, что совершенно не знает женщину, с которой прожил 23 года. Он знал ее привычки, ее расписание, ее кулинарные предпочтения. Но не знал её. Не знал, о чем она думает, когда смотрит в окно. Не знал, почему она иногда плачет по ночам, думая, что он спит. Не знал, что у нее были мечты — какие-то свои, не связанные с ним и домом. Впервые за много лет Дмитрий почувствовал стыд. Не за измены (к ним он давно привык, научился оправдывать), а за то, что не удосужился узнать собственную жену.
Телефон зазвонил снова. Незнакомый номер. Он ответил — вдруг это Татьяна с чужого телефона?
— Дмитрий Алексеевич?
Мужской голос. Официальный.
— Да, слушаю.
— Вас беспокоят из городской больницы. Ваша мать, Ковалевская Нина Сергеевна, поступила к нам час назад. Инсульт.
Земля ушла из-под ног.
— Что? Как? Она же… Я разговаривал с ней вчера вечером.
— Состояние тяжелое. Вам лучше приехать.
Дмитрий бросился к машине, забыв, что пил. Сел за руль, завел двигатель и тут же заглушил. Нельзя. Нельзя так. Он вызвал такси и, пока ждал, смотрел на дом, который еще утром казался крепостью, а теперь выглядел пустой декорацией.
Мать. Татьяна. Кира с ее беременностью. Алиса, которая не хочет с ним разговаривать. Все посыпалось одновременно, как будто кто-то выдернул единственную опору, на которой держалась его тщательно выстроенная жизнь.
В такси он набрал номер Татьяны — абонент недоступен. Написал сообщение: «Мама в больнице. Инсульт. Пожалуйста, позвони». Ответа не было.
Нина Сергеевна лежала в реанимации, опутанная проводами и трубками. Маленькая, сморщенная, совсем не похожая на ту властную женщину, которая всю жизнь командовала мужем, сыном, невесткой — всеми, кто попадал в её орбиту. Дмитрий сидел в коридоре на жесткой банкетке и ждал врача. Голова раскалывалась то ли от коньяка, то ли от событий последних часов. Он смотрел на свои руки и думал о том, что эти же руки сегодня утром обнимали Киру. А сейчас он сидит здесь, в больничном коридоре, пропахшем хлоркой и страхом.
— Ковалевский?
Он поднял голову. Врач – женщина лет пятидесяти, усталая, с седой прядью, выбившейся из-под шапочки.
— Да, это я.
— Пойдемте поговорим.
Они зашли в маленький кабинет. Врач села за стол, указала ему на стул.
— Состояние вашей матери тяжелое. Обширный ишемический инсульт. Левое полушарие. Правая сторона тела парализована. Речи пока нет.
— Но она выживет?
— Мы делаем все возможное. Ближайшие сорок восемь часов покажут. Вам нужно быть готовым к разным исходам.
Дмитрий кивнул механически. «Разные исходы» — красивый медицинский эвфемизм для «она может умереть».
— Можно к ней?
— Пять минут. Она без сознания, но говорят, что пациенты слышат. Поговорите с ней.
Он вошел в палату. Мать лежала под белой простыней, глаза закрыты, лицо перекошено. Аппараты пищали и мигали, отсчитывая ее жизнь в цифрах и графиках. Дмитрий взял ее руку — холодную, неподвижную.
— Мама… Это я, Дима.
Никакой реакции. Только пищание аппаратов.
— Мама, ты только держись. Слышишь? Держись.
Он не знал, что еще сказать. Никогда не умел разговаривать с матерью по-настоящему: их общение всегда сводилось к ее указаниям и его попыткам им соответствовать или избежать. Она хотела, чтобы он стал врачом — он стал строителем. Она хотела, чтобы он женился на дочке ее подруги — он женился на Татьяне. Она хотела внуков во множественном числе — получила только Алису.
Но при всем этом она оставалась матерью. Единственной. Той, что сидела у его кровати, когда он болел ветрянкой. Той, что пришивала пуговицы к его школьной форме. Той, что плакала на его свадьбе — не от радости, как все думали, а от страха за него.
— Я все испортил, мама, — прошептал он. — Таня ушла. Она знала про всех, про всё. И ушла.
Веки матери дрогнули.
— Она была права. Ты была права. Все были правы, кроме меня.
Вошла медсестра, тронула его за плечо: время вышло. Он наклонился, поцеловал мать в лоб — сухой, горячий, — и вышел.
В коридоре достал телефон. Сообщение от Алисы: «Мы с мамой едем к бабушке Зине. Если что-то с бабушкой Ниной, мне звони». Значит, Татьяна все-таки получила его сообщение. И решила ехать к своей матери, а не в больницу к его. Что же, логично. Зачем ей теперь его семья?
Он набрал номер Алисы.
— Да, пап.
— Как вы?
— Нормально. Едем в маршрутке. Мама… мама плачет.
— Передай ей… — он запнулся. Что передать? Что он сожалеет? Что любит? Что хочет все исправить? Слова казались фальшивыми, картонными. — Передай, что мама в тяжелом состоянии. Если хочет попрощаться, пусть приедет.
— Попрощаться? Она что, умирает?
— Не знаю. Врачи говорят, ближайшие двое суток решат.
Молчание. Потом голос Алисы, уже не такой холодный:
— Я передам. Папа, ты как?
— Никак. Держись.
Она отключилась. «Держись» — то же слово, что он сказал матери минуту назад. Может, это всё, что люди могут сказать друг другу в такие моменты. Держись. Цепляйся. Не падай.
Дмитрий вышел на улицу. Дождь усилился. Холодный, пронизывающий. Он стоял под козырьком больницы и смотрел на парковку, на машины, на людей, спешащих мимо. Все они куда-то шли, к кому-то возвращались. А он стоял один, и идти ему было некуда.
Телефон завибрировал. «Кира».
— Дима! Прости. Я не должна была звонить твоей жене. Это была ошибка.
— Ошибка, — повторил он. — Да, пожалуй.
— Ты злишься?
— Нет. Мне сейчас не до этого. Мать в реанимации.
— Господи! Что случилось?
— Инсульт.
— Мне приехать? Я могу помочь, побыть с тобой.
Дмитрий вдруг почувствовал отвращение. К ней, к себе, ко всей этой ситуации.
— Не надо. Не звони мне больше, Кира.
— Что? Но как же? Мы же…
— Ребенок.
— Какой ребенок?
Он устало прислонился к стене.
— Ты вообще беременна? Или это была уловка, чтобы заставить меня уйти от жены?
Молчание. Долгое, говорящее.
— Я так и думал. Прощай, Кира.
Он отключился и выключил телефон совсем. Хватит. Хватит звонков, сообщений, чужих голосов. Ему нужно побыть одному. Дождь барабанил по козырьку, стекал ручьями по асфальту. Ноябрь. Самый тоскливый месяц, когда осень уже умерла, а зима еще не родилась. Межсезонье. Как его жизнь сейчас — между тем, что было, и тем, что будет. Если вообще что-то будет.
Он достал из кармана пачку сигарет — не курил 15 лет, но пачка лежала в бардачке машины для таких случаев. Закурил, закашлялся. Горький дым наполнил легкие, голова закружилась. Где-то там, за 40 километров, его жена ехала к своей матери. Женщине, которую он видел от силы раз десять за все время брака. Теща его ненавидела, это он знал точно. И, наверное, имела на это право.
А его мать лежала здесь, в нескольких метрах от него, и, может быть, уже никогда не откроет глаза. Две матери. Две женщины, которые определили его жизнь. И обе сейчас недоступны. Дмитрий затушил сигарету и пошел обратно в больницу. Сидеть, ждать, надеяться. Больше ему ничего не оставалось.
Маршрутка тряслась по разбитой дороге, и Татьяна смотрела в запотевшее окно, не видя ничего. Рядом сидела Алиса, держала ее за руку — молча, крепко, как в детстве, когда боялась потеряться в толпе.
— Мам, может, все-таки нужно поехать в больницу? К бабушке Нине?
Татьяна покачала головой.
— Она меня никогда не любила. И я ее тоже. Не хочу притворяться у ее постели.
— Но папа там один.
— Он взрослый человек. Справится.
Алиса отвернулась к окну. Татьяна видела ее отражение в стекле: напряженное лицо, сжатые губы. Дочь разрывалась между родителями, и это было несправедливо. Но что она могла сделать? Поехать к свекрови, которая 23 года смотрела на нее как на пустое место? Поддержать мужа, который 23 года предавал ее с другими женщинами? Нет. Хватит.
— Расскажи мне про бабушку Зину, — вдруг попросила Алиса. — Почему вы поссорились?…
