Момент истины на рассвете: возвращение после ночи вне дома обернулось для мужа потрясением

— Танюш, я слышала. Если нужна помощь — любая, — ты скажи.

— Спасибо. Справлюсь.

— Справишься. Ты сильная. Сильнее, чем сама думаешь.

Татьяна не чувствовала себя сильной. Она чувствовала себя пустой, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Ходила, работала, проверяла тетради, объясняла детям разницу между причастием и деепричастием. Но все это было механически, на автомате. Вечерами сидела с матерью, пили чай, смотрели телевизор. Зинаида Павловна не лезла в душу, не задавала вопросов. Просто была рядом. И это было именно то, что нужно.

На восьмой день позвонил Дмитрий.

— Таня, нам надо обсудить развод.

Она ждала этого слова, но все равно вздрогнула. Развод. Конец. Финальная точка.

— Хорошо. Когда?

— Можешь завтра? Я возьму адвоката, приедем к нотариусу.

— Подожди. Какой адвокат? Какой нотариус? Мы можем просто подать заявление в ЗАГС.

— Там имущество, Таня. Дом, машина, счета. Это не так просто.

— Дом твой. Машина твоя. Счета забирай себе. Мне ничего не нужно.

Молчание в трубке. Потом его голос, неуверенный, почти виноватый:

— Ты что? Шутишь?

— Нет. Я не хочу ничего делить, судиться, торговаться. Хочу просто уйти. Чисто.

— Но это несправедливо. Ты двадцать три года…

— Дима. — Она перебила его. — Мне не нужна твоя справедливость. Мне нужен покой. Давай разведемся по-человечески, без войны.

Снова молчание.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Тогда… Хорошо. Я сам оформлю все бумаги. Тебе нужно будет только подписать.

— Договорились.

Она отключилась и посмотрела на мать. Зинаида Павловна сидела в кресле, делала вид, что смотрит телевизор, но Татьяна знала — слышала каждое слово.

— Правильно, — сказала старушка. — Деньги — грязь. А покой бесценен.

— Мама, я ухожу без ничего. В сорок четыре года. С одной зарплатой учительницы.

— И что? Я в семьдесят два живу на пенсию и не жалуюсь. Проживем? Вдвоем легче.

Татьяна села рядом с матерью, положила голову ей на плечо. Как в детстве, когда мир казался простым и понятным.

— Мама, а ты жалеешь? О чем-нибудь?

Зинаида Павловна задумалась.

— Жалею, что не ушла от Гриши, когда еще могла. Жалею, что не сказала тебе раньше: «Не выходи за этого человека». Жалею семь лет, которые мы потеряли с тобой из-за моей гордости. Но знаешь что? Жалеть бесполезно. Прошлое не изменишь. Можно только будущее.

— А если будущего нет? Если я слишком старая, чтобы начинать сначала?

— Глупости. Сорок четыре — это не старость. Это середина. У тебя впереди еще столько же или больше. Вопрос только, как ты эти годы проживешь. В сожалению или в жизни?

Телефон Татьяны снова завибрировал. Сообщение от Алисы: «Мам. Можно я приеду? Есть разговор».

— Конечно, приезжай.

Через час Алиса сидела за столом в тесной кухне, пила чай с бабушкиным вареньем. Она выглядела уставшей: тени под глазами, осунувшееся лицо.

— Мам, я хочу тебе кое-что рассказать. Только не злись.

— Что случилось?

Алиса отставила чашку, сцепила руки в замок.

— Я нашла папины документы. Случайно. Разбирала бумаги бабушки Нины, искала ее завещание. И нашла кое-что другое.

Татьяна напряглась.

— Что именно?

— Папа… Он не тот, за кого себя выдает. В смысле, его прошлое. До вас. До свадьбы.

— Алиса, говори яснее.

Девушка достала из сумки папку — старую, потрепанную, с выцветшей надписью «Личная».

— Бабушка Нина хранила это среди своих бумаг. Наверное, папа не знал. Или знал и забыл. Там письма. Старые, еще до твоего с ним знакомства. И фотографии.

Татьяна открыла папку. Пожелтевшие конверты, исписанные незнакомым почерком. Фотографии: молодой Дмитрий, совсем юный, лет девятнадцать, с женщиной и младенцем на руках. И еще одно фото. Более позднее: та же девочка, уже лет пяти-шести, в школьной форме с белыми бантами. На обороте надпись выцветшими чернилами: «Настенька, первый класс».

— Что это? — Голос Татьяны стал чужим, хриплым.

— Я тоже хочу знать. Поэтому и приехала.

Зинаида Павловна подошла, посмотрела через плечо дочери.

— Это его первая семья, — сказала она вдруг. — Я знала. Нина рассказывала давно, еще до твоей свадьбы. Я хотела тебе сказать, но не успела. А потом показалось… зачем ворошить? Столько лет прошло.

Татьяна уставилась на мать.

— Ты знала? И молчала?

— Танюша, я…

— Двадцать три года ты молчала о том, что мой муж был женат до меня, что у него есть ребенок?! — Голос Татьяны сорвался на крик.

Алиса вскочила, встала между матерью и бабушкой.

— Мам, подожди. Бабушка не виновата. Она думала, как лучше.

— Как лучше? — Татьяна смеялась, но это был не смех — истерика, которую она сдерживала все эти дни. — Все думали, как лучше. Все молчали. Все врали. А я жила с человеком, о котором ничего не знала.

Она схватила папку, прижала к груди.

— Я еду к нему. Сейчас. И он мне все расскажет. Все, что скрывал 23 года.

— Мам, уже поздно.

— Мне плевать…