Неожиданная правда: какой разговор под окном раскрыл Лизе тайну мужа

Ну вот, за язык никто не тянул. Вот Лизонька взяла-то и приехала. Но самое главное Лизе страшно хотелось побыстрее сообщить Димке новость о беременности.

Она, это самая невероятная новость, буквально распирала Лизу изнутри и категорически требовала выхода. «Все равно ведь не засну, буду лежать всю ночь и маяться, а так и сама успокоюсь и Димке сюрприз устрою», — сказала она себе, и решение ехать на дачу созрело окончательно. Дача, принадлежавшая семье Димы, располагалась в одном из пригородных поселков, застроенных далеко не дачными домиками.

В понимании Елизаветы слово «дача» ассоциировалось с маленькой хибаркой, сколоченной из всяких строительных отходов, с облезлой местами краской. Стены в таких жилищах были сооружены из фанеры и оклеены кусками обоев, оставшихся от городских ремонтов. Посуда туда привозилась разношерстная и часто слегка битая, а дачная мебель была старой и требовала подпорок и подвязок по причине своей ветхости.

В домике можно было укрыться от дождя, правда, не очень сильного, потому что при ливне такие фазенды начинают, как правило, протекать. Участок был плотно утыкан грядками и плодовыми деревьями, которые нужно было бесконечно полоть и обирать. Во всяком случае, именно такой была их семейная дача, на которую она ездила в своем детстве.

Оказавшись первый раз на даче Антоновых, куда Димка привез ее в качестве своей девушки, Елизавета была поражена. Большой двухэтажный просторный дом из гладкого соснового бруса с огромными окнами и двумя лоджиями, по ее мнению, никак не мог называться простым и скромным словом «дача». В доме жили круглый год, в нем были все удобства, к тому же умноженные на два по количеству этажей.

Обстановка, состоящая из стильной комбинации тяжелых шкафов под старину, а может, и в самом деле старинных, и легкой плетенной мебели для отдыха, была поразительна, так же, как и огромный столовый сервиз из тонкого фарфора. Но окончательно добили ее мощенные камнем дорожки, которые петляли между пышно цветущими кустами гортензий и выводили не к грядкам с морковкой и луком, а к цветнику. В общем, место было совершенно потрясающее, и Лизе, откровенно говоря, очень нравилось там бывать.

Вот и сейчас она с удовольствием подумала о как раз сейчас в цветущих кустах пионов, удобном кресле-качалке на веранде и о чашечке свежей жимолости, которая наверняка уже поспела. Через час, страшно довольная, что не надо возвращаться в душную пыльную квартиру, она уже сидела в пригородной электричке. По дороге она даже успела заскочить в магазин и купить бутылочку настоящего французского вина, которое предпочитает Елена Владимировна.

Цена у него, конечно, та еще, но чего не сделаешь ради спокойствия в семье. Да и заявляться с пустыми руками как-то неудобно, кроме того. Ведь им есть что отметить.

Все-таки она везет такую новость, которая должна обрадовать не только Дмитрия, но и его маму. За четверть часа, добравшись от станции до поселка, Елизавета еще минут пятнадцать поплутала по заросшим кустами сиренепереулкам, убегающим в сторону от центральной улицы, и, наконец, увидела знакомый дом. Окна нижнего этажа были распахнуты, и легкие занавески то взлетали, похожие на крылья призрачных птиц, то надувались, как паруса.

Лиза открыла калитку и восхищенно замерла. Под окном комнаты, в которой, как она помнила, была расположена гостиная, расцвел сказочной красоты куст пионов. Никогда раньше она не видела таких цветов.

Лепестки, бледно-желтые, почти белые по краю, ближе к середине набирали цвета и яркости, а к центру становились почти оранжевыми. Из-за этого каждый распустившийся цветок казался как будто подсвеченным изнутри. Эффект был поразительным.

Открыв рот, Лиза смотрела на чудо-куст и прикидывала, передаст ли камера телефона хотя бы отдаленно эти чудесные краски. Безнадежно махнув рукой, она подошла поближе и почувствовала тонкий аромат пионов. Лиза всегда была чувствительна к красоте и, столкнувшись с чем-то прекрасным, могла надолго зависнуть, как говорили про нее хорошо ее знавшие люди.

Именно такое зависание случилось и сейчас. Любуясь на восхитительный куст, она оказалась почти под окном дома и вдруг услышала голоса. Говорили внутри дома, сначала глухо и невнятно, но, судя по усиливающейся четкости и громкости, приближаясь.

Лиза сразу же разобрала два голоса, и они, несомненно, принадлежали ее мужу Диме и ее маме Елене Владимировне. Ну что ж, сейчас, судя по всему, они войдут в гостиную. Вот тут-то ей и представится удобный случай внезапно появиться из ниоткуда.

Она встанет на выступ цоколя и, заглянув в окно, скажет что-то типа «ку-ку» или «а вот и я». И вообще, надо сделать это побыстрее, как только они войдут в комнату, чтобы, не дай бог, никто не подумал, что она притаилась под окном и подслушивает фамильные секреты семьи Антоновых. «В конце концов, мне надоело, что ты-то со мной совершенно не считаешься», вдруг услышала Елизавета, почти ухватившаяся за край оконного наличника.

Это говорила Елена Владимировна, и, судя по голосу, она была чрезвычайно раздражена. Это было, по меньшей мере, удивительно. Всегда сдержанная и невозмутимая, умеющая многозначительным молчанием сказать гораздо больше, чем большинство знакомых Лизе людей самым громким криком, она ни разу за два года их знакомства не повысила голос.

И вдруг почти крик, нервный, сердитый, да еще адресованный, судя по всему, любимому ненаглядному сыночку Дмитрию, с которым она всегда разговаривает голосом любви и уважения. Что же такого могло произойти? «Мама, я не понимаю, почему ты вдруг так разозлилась? Ведь вроде бы все было нормально. Ты дала свое согласие», — услышала Лиза голос Дмитрия.

«Я вообще удивлен тем, как ты на это реагируешь». «Удивлен? Ах, значит, ты удивлен? Ты столько времени дергаешь мне нервы, испытываешь мое терпение, обещаешь, что скоро все это прекратится, что ты избавишь меня от всего этого, и что? Все твои слова так и остаются обещаниями». «Мам, ну пожалуйста, ну да, я виноват, ну просто так получилось…