Неожиданная правда: какой разговор под окном раскрыл Лизе тайну мужа

Я прошу тебя, ну не могу же я просто взять и выставить ее на улицу? Вот так просто. Я должен сначала что-то придумать». «Думать надо было раньше, до того, как ты привел в мой дом эту… я даже не знаю, как ее назвать… беспородную глупую дворняшку.

И зачем я только дала на все это свое согласие? Где была моя голова?» Лиза прижалась спиной к теплой шершавой поверхности дома и закрыла глаза. Вдруг стало трудно дышать, а в голове тяжело застучали какие-то молотки. Беспородная, глупая дворняшка.

Вот, значит, как Елена Владимировна Антонова на самом деле относится к своей невестке. «Она тебе еще покажет небо в алмазах», — вдруг прозвучал в голове Танькин голос. «Ну, мама…» Судя по всему, Дима нисколько не возмутили слова матери о его жене.

Он лишь старался оправдаться сам и успокоить женщину. «Пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть, совсем немного, а?» «Еще немного? Сколько? Неделю? Месяц? Год? Нет, сынок, видит Бог, я долго терпела, но больше не могу. Пойми, я действительно не могу.

Ты должен понять, я при одном взгляде на ее чесаться начинаю. Да у меня, я… я не знаю, у меня на нее просто аллергия. В общем, так, я даю тебе один день.

Ладно, хорошо, два дня. Или ты решаешь эту проблему и избавляешь меня от всего этого раз и навсегда, или прошу тебя больше здесь вообще не появляться». «Ну, ты даешь, мама», — воскликнул Дима.

«Неужели из-за такой ерунды ты меня выгонишь из дома?» «Выгоню», — спокойно и многообещающе произнесла Елена Владимировна. «Можешь не сомневаться». Елизавету поразило даже не обещание свекрови, произнесенное ледяным, не оставляющим никаких надежд и сомнений тоном, а то, что Димка, ее любимый Димка, спокойно и невозмутимо назвал их отношения ерундой.

Это было так ужасно, больно, невыносимо, что она даже не попыталась разобраться в этом здесь же, на месте. Дослушивать, чем закончится разговор между матерью и сыном, она не стала. В общем-то, все, что нужно, она уже услышала.

Растеряна, посмотрев на куст желтых пионов, она не увидела ничего, кроме подрагивающего желтоватого пятна, и, подслеповато щурясь и смаргивая слезы, тихонько на ощупь выбралась за калитку. Всю обратную дорогу до города, внимательно и сосредоточенно вслушиваясь в стук колес электрички, Лиза сидела, сжавшись в комочек и боясь пошевелиться. Ей почему-то казалось, что пока она неподвижна, все ее мысли и чувства тоже как бы замерли.

Но стоит ей пошевелиться, как весь этот ужас тронется с места и просто раздавит ее своей тяжестью. Так маленькие дети прячутся от проблем, просто закрыв глаза ладонями, и свято верят, что это непременно поможет. Каких-то два часа назад она была счастливой молодой женщиной, любящей и любимой, ждущей ребенка от самого дорогого и лучшего на свете человека.

Настоящее и будущее представлялось ей прекрасным, а самой большой проблемой в жизни казался надоедливый и вездесущий тополиный пух. И вдруг все оказалось разрушенным, вернее, оказалось, что ничего и не было. Выяснилось, что ее счастье — это фантазия, химера, существующая только в ее воображении.

В отчаянии она даже забыла о самой грандиозной новости сегодняшнего дня, а вспомнив, испуганно каким-то инстинктивным движением схватилась за еще несуществующий живот. Почему, зачем и главное, что теперь делать? Тяжелые вопросы, не имеющие ответов, до отказа заполнили ее голову, и чтобы хоть немного остудить ее, Лиза прижалась лбом к остывающему в вечерней прохладе стеклу вагонного окна. Елизавета выросла в простой, ничем не примечательной семье.

Папа работал на заводе слесарем, а мама всю жизнь простояла за прилавком продуктового магазина. Кроме Лизы, старшей дочери, у них были еще двое мальчишек — Погодков, Александр и Алексей, и родители выбивались из последних сил, стараясь обеспечить своих быстрорастущих детей. Лиза была обычной девчонкой, не отличающейся какой-то неземной красотой или особенными талантами.

Внешность у нее была вполне заурядная — карие глаза, курносый нос, светло-русые волосы, много лет заплетенные в две косички-коральки, невысокая крепенькая фигура ничем не выделяли ее среди сверстниц. Конечно, подрастая и глядя на себя в зеркало, Лиза не могла периодически не сожалеть, что у нее нет, например, таких же вьющихся блестящих волос, как у Ирки из соседнего подъезда, и что ресницы у нее бледные, редкие, почти едва заметные, а не такие же густые и длинные, как у ее одноклассницы Ларисы. Впрочем, долго разглядывать свое отражение Елизавете было некогда.

Мальчишки в семействе Крыловых росли шебутные и отчаянные, и девочке постоянно приходилось помогать с ними выбивающейся из сил маме. Пока они не стали достаточно взрослыми, чтобы самим отвечать за себя и свои поступки, пацанов нужно было постоянно контролировать с уроками, следить за их расписанием, за тем, чтобы они нормально оделись и обулись, а не утопали в школу в пижамах и домашних шлепанцах. Все это и выпало на долю Лизы, которая была старше братьев на 3 и 4 года.

С таким беспокойным хозяйством девочка рано научилась всему, что обычно ее сверстницы узнают едва ли не во взрослом возрасте. К 14 годам она умела готовить, ремонтировать одежду, подравнивать ножницами растущие немыслимыми темпами волосы, обрабатывать бесконечные ссадины, порезы и синяки, несколько раз заново повторила школьный курс истории, русского языка и литературы, которые никак не давались братьям, и даже прониклась футболом, страстным увлечением пацанов. «С кем поведешься, с того и наберешься», — посмеивалась мама, наблюдая за жаркими баталиями между детьми, которые, сидя на кухне, яростно доказывали друг другу, — что твоя Испания вообще туфта, у них флаги дырявые.

И вообще, что ты, девчонка, можешь в этом понимать-то? И что сами вы оба дураки Германии, а ваша вот увидите, опозорится на весь мир. Иногда к кухонным экспертам, орущим на всю округу, присоединялся замотанный и бледный от усталости отец. Он, тихо улыбаясь и положив на стол ладони с навечно въевшимся в кожу машинным маслом, изредка вставлял свое робкое замечание, но тут же испуганно умолкал под градом аргументов своих квартирных специалистов.

Споры продолжались до тех пор, пока мама самым решительным образом не разгоняла футбольный конгресс по комнатам. С такой компанией увлечения и хобби как-то отходили на второй план. Художественной школой Лизы стали бесконечные изрисовывания альбомов и всего, на чем можно было провести хотя бы одну линию вместе с Лешкой и Сашкой.

Музыкалку ей заменили затертые до дыр пластинки со сказками и детскими песнями. А уж спорта в ее жизни хватало с избытком. Чего стоила одна только вечерняя беготня по району в поисках неугомонных мальчишек, забывших дойти из школы до дома, и опять где-то гоняющих мяч среди разбросанных портфелей и ранцев…