Неожиданная встреча: кого женщина обнаружила в доме матери после долгого отсутствия

Я вспомнила то письмо, то самое, из суда, из дела, которое тогда решило все. Тогда никто не знал, кто его написал. А теперь знала я. Он.

Дом будто закачался. Пол ушел из-под ног. Я села на кровать, жимая лист, пока пальцы не побелели.

Хотелось выкинуть его в печь, но я не смогла. Бумага горела бы слишком медленно, и я не вынесла бы запаха. Все, что было добрым и светлым в этих последних днях, рассыпалось.

Его слова, его забота, его молчание, все стало ложью. Он знал. Все время знал.

И жил рядом. Смотрел в глаза, кормил, чинил крышу, говорил не злиться. Я не знаю, сколько просидело так.

Огонь в печи мерцал, трещали дрова. В голове повторялась одна фраза, он знал. Шесть лет.

Шесть долгих лет тишины, в которой я дышала его воздухом, не зная, что он был моим палачом. Ночью я не спала. Сидела у печи, смотрела, как угли меркнут, и шептала одно и то же.

Он знал. Шептала, пока губы не пересохли, пока пламя не потухло совсем. Иногда, если долго смотреть на огонь, можно увидеть лица.

Я видела маму. Она стояла молча, как тогда, когда узнала, что я виновата. Я пыталась спросить, почему ты не сказала мне, что он был здесь? Почему не предупредила? Но огонь не отвечал.

Только трескал тихо, как будто смеялся. На рассвете я встала. Все внутри было чужим, будто тело стало оболочкой.

Я собрала вещи, немного одежды, письма, мамины фото. Письмо Алексея положила сверху. Не потому, что хотела сохранить, а потому, что не могла оставить в этом доме.

Я решила уехать. Просто уйти. Без объяснений, без прощаний.

Дом больше не был домом. Он стал ловушкой. Снаружи небо светлело.

Воздух был холодный, но чистый. Я закрыла дверь. Не заперла, просто прикрыла, чтобы ветер не шевелил за навески.

Автобус приходил вечером, а сейчас было только утро. Дорога пуста, не души. Я пошла вниз, к морю.

Вода там всегда звенела особенным звуком, будто плакала. Я шла, не чувствуя ног. В голове все время звучали те же три слова «Она виновата», потому что знала и молчала.

Только теперь я понимала, что она, это не я. Это он. Он молчал. Он знал.

Я не знала, что делать, куда идти. Хотелось просто исчезнуть. Уехать туда, где никто не смотрит, где небо не напоминает глаза того, кто предал.

К полудню я вернулась в дом, не из-за вещей, а потому что поняла, мне все равно некуда ехать. Я села на полу кровати, уткнулась лбом в колени. Огонь в печи потух, но запах дыма остался.

Он напоминал о нем, о человеке, который шесть лет хранил мое прошлое под своим дыханием. Я смотрела на письмо в руках и думала, что, может, все уже предрешено. Может, каждое молчание – это тоже выбор.

Он выбрал молчать. А я – выжить. Но жить после этого, как стоять в холодной воде и не знать, где берег.

День начался без солнца. Все вокруг словно выцвело. Воздух стал вязким, как мокрая вата.

Туман стелился низко, медленно полз между деревьями, затягивая дорогу, как старое полотно. Я шла вдоль обочины, чувствуя, как холод просачивается под одежду. Сумка тянула плечо, но я не отпускала.

Там было все, что у меня осталось, немного вещей, фотографии, письмо. То самое письмо. Я не знала, куда иду.

Только – прочь. От дома, от него, от себя. Хотелось исчезнуть в этом белом молоке, стать невидимой, раствориться.

Туман был как спасение и наказание одновременно. Он скрывал все, что я не могла больше видеть. Шаги за спиной я услышала не сразу…