Ошибка сына: он переселил мать в деревню, не зная, кто окажется её соседом

Последние слова он произнес громко и отчетливо. И они попали в цель. Родственники, которые приехали с сочувствием к Гене, теперь смотрели на него и Злату с подозрением. Их хорошо продуманный спектакль рушился на глазах. Тетя Вера подошла ко мне.

— Люда, это правда? Он тебя… выгнал?

Я молча кивнула. И этого было достаточно. Вся их ложь лопнула, как мыльный пузырь. Родственники начали перешептываться, бросая на Гену и Злату злые, осуждающие взгляды. Племянник Олег, здоровый мужик, подошел к Гене вплотную.

— Ты что же это, паскуда, творишь? — прорычал он. — Родную мать в могилу свести решил?

Гена попятился. Злата схватила его за руку и потащила к машине. Их публичный суд превратился в их публичный позор. Они бежали. Бежали под презрительными взглядами тех, кого сами же и привезли в качестве судей.

Машины одна за другой разворачивались и уезжали. Наконец на дороге остались только мы с дядей Федей. Я повернулась к нему.

— Спасибо, — прошептала я.

А он просто улыбнулся в свою седую бороду.

— Не за что, соседка. Правду говорить — это не помощь. Это обязанность.

Я смотрела, как пыль от их машин оседает на дорогу. И я знала: это конец. Окончательный. Они проиграли. Не в суде, не в банке. Они проиграли здесь, на этой земле, перед лицом простых людей. И это поражение было для них страшнее любого финансового краха. Это было моральное банкротство, полное и безоговорочное.

Пыль на дороге улеглась, и вместе с ней улеглась пыль моей прошлой жизни. С того дня, когда мои родственники стали свидетелями моего позора, а обернулось все позором моего сына, я о них больше не слышала. Сергей Валерьевич, мой верный юрист, довел дело до конца. Банк признал кредитный договор мошенническим, особенно после того как несколько родственников согласились дать показания о странном поведении Гены и Златы и их попытке объявить меня недееспособной. Все обвинения с меня были сняты. Что стало с ними дальше, я не интересовалась. Знаю только, что на них завели уголовное дело по факту мошенничества, и им пришлось столкнуться с последствиями своих поступков уже без моей помощи, без моих денег и без моего всепрощения. Их мир, построенный на лжи, рухнул, похоронив их под своими обломками.

А моя жизнь, моя жизнь только начиналась. В 63 года. Первым делом, когда все юридические формальности были улажены, я продала квартиру на проспекте Мира. Без сожаления. Я заехала туда в последний раз, чтобы забрать самое ценное: альбом с фотографиями, несколько книг и старое кресло мужа. Ходя по пустым, гулким комнатам, я не чувствовала ностальгии. Это место перестало быть моим домом. Оно стало просто объектом недвижимости, холодным и чужим. А мой дом был теперь здесь, в этой тихой, заброшенной деревне.

Вырученные деньги вместе с теми, что лежали на моем тайном сберегательном счету, я, по совету Сергея Валерьевича, вложила в надежные, пусть и не очень прибыльные, активы. Это дало мне главное – уверенность. Уверенность в том, что мне больше никогда не придется ни от кого зависеть. Что я смогу оплатить себе и лечение, если понадобится, и дрова на зиму, и новую крышу для моего дома.

И я начала строить. Не в прямом смысле, конечно. Я наняла бригаду из соседнего райцентра — двух толковых, непьющих мужиков. Они перекрыли мне крышу, вставили новые деревянные окна. Сложили новую печь, настоящую, с лежанкой. Построили новое, крепкое крыльцо, которое уже не скрипело и не шаталось. Я не руководила ими, я работала вместе с ними. Подавала, красила, убирала. Они сначала смотрели на меня с удивлением, а потом с уважением.

— Петровна, вы даете, — говорил мне их бригадир, Степан. — У вас хватка, не у каждого мужика такая.

А я просто улыбалась. Я не знала, что у меня есть хватка. Я всю жизнь думала, что я мягкая и податливая. Оказалось, внутри меня все это время был стержень. Просто ему не давали проявиться.

Дом преображался на глазах. Из черного унылого сарая он превращался в уютную, светлую избушку. Я сама побелила стены, повесила на окна простые ситцевые занавески в мелкий цветочек. Поставила в угол кресло мужа. Разложила на полках книги. И дом зажил. Он начал дышать…