Ошибка сына: он переселил мать в деревню, не зная, кто окажется её соседом

Весной я занялась садом. Дядя Федя помог мне выкорчевать старые, больные деревья и разбить огород. Я впервые в жизни сама сажала картошку, морковь, лук. Ухаживала за каждым росточком, как за маленьким ребенком. И земля, почувствовав заботу, ответила мне с невиданной щедростью. Мои пионы, которые я увидела в первый день, разрослись в огромный, пышный куст и цвели так, что дух захватывало.

Я вспомнила, как в детстве бабушка учила меня вышивать. Нашла в старом сундуке пяльцы, купила в городе нитки и канву. И вечерами, сидя у теплой печи, я начала вышивать. Незамысловатые узоры, цветы, птицы, орнаменты. Мои пальцы, оказывается, помнили.

Эта монотонная работа успокаивала, приводила мысли в порядок. Я больше не разговаривала с фотографией мужа. Я чувствовала, что он здесь, рядом, и он бы гордился мной.

Мы с дядей Федей стали настоящими друзьями. Мы не лезли друг к другу в душу, но понимали все без слов. По вечерам он часто заходил ко мне на чай с травами, которые мы вместе собирали в лесу.

Мы сидели на моем новом крыльце, пили чай из старых фаянсовых чашек и молчали, глядя на закат. И это молчание было наполнено бо́льшим смыслом, чем все разговоры, которые я вела за последние десять лет.

Иногда я думала о сыне. Но это была уже не боль и не обида. Это было сострадание. Как к чужому, заблудившемуся человеку. Я вырастила его, дала ему все, что могла, но я не смогла вложить в него то, чего в нем не было, — совесть. И это была не моя вина. Это был его выбор. Я отпустила его. Мысленно перерезала последнюю ниточку, которая еще связывала меня с ним. Он больше не был моим долгом, моей болью, моей ответственностью. Он был просто человеком, который когда-то был моим сыном.

Сейчас мне 65. Я сижу на своем крыльце. В руках у меня чашка горячего чая с мятой из моего сада. Солнце садится за лес, окрашивая небо в невероятные цвета. Воздух пахнет скошенной травой и цветами. В доме тепло, потрескивают дрова в печи. На коленях у меня мурлычет приблудный котенок, которого я назвала Васькой.

Я смотрю на свои руки. Они огрубели от работы в саду, ногти не такие ухоженные, как раньше. Но это руки живого человека. Человека, который строит свою жизнь сам. Иногда мне кажется, что я должна быть благодарна Гене и Злате. Если бы не их жестокость, я бы так и доживала свой век тенью в чужой жизни. Я бы так и не узнала, на что способна. Я бы никогда не встретила дядю Федю, никогда бы не увидела, как цветут эти пионы, никогда бы не почувствовала вкуса воды из своего колодца. Они хотели похоронить меня, а вместо этого подарили мне жизнь. Настоящую.

Я делаю глоток чая. Он терпкий, ароматный, живой. И я думаю о том, что достоинство – это не то, что тебе дают другие. Это не их уважение, не их признание. Достоинство – это то, что ты находишь внутри себя. То, что ты отвоевываешь у страха, у обиды, у отчаяния. То, что ты возвращаешь себе сам, когда кажется, что все потеряно. И эта тихая, выстраданная победа и есть настоящее счастье. И есть настоящая свобода.