От кризиса к гармонии: как возвращение главы семьи помогло решить старые проблемы

Два бесконечных года. Семьсот тридцать дней я засыпал и просыпался под грохот артиллерии, вжимаясь в сырую землю степей, и единственное, что не давало сойти с ума, — это картинка в голове. Я видел, как открываю нашу старую калитку, крашенную еще отцом, вдыхаю запах абрикосов и маминой выпечки, а навстречу выбегает моя Марина. Этот дом был моим якорем, ради которого я выбирался из самых страшных передряг. Мысль о возвращении домой была единственным, что грело душу, когда свистели пули и земля содрогалась от разрывов.

Когда такси мягко затормозило на знакомой улице, я расплатился, вытащил рюкзак и замер. Вместо уютного деревянного палисадника передо мной возвышалась глухая стена из дорогого темного кирпича. Двухметровый забор отсекал дом от мира, превращая его в крепость. Внутри шевельнулось нехорошее чувство — тяжелое, давящее. Я знал, что пересылал Марине почти все свои боевые выплаты, суммы были внушительные, но неужели она потратила всё на этот пафосный фасад? Я нажал кнопку видеодомофона, чувствуя себя курьером, а не хозяином.

Замок щелкнул, тяжелая створка бесшумно отъехала. Я шагнул во двор и не узнал его. Мамин сад, ее гордость — кусты смородины, старые вишни, пышные пионы — всё исчезло. Пространство закатали в идеальный рулонный газон, по периметру выставили ряд одинаковых туй, похожих на пластиковые декорации. Дом обшили модным серым композитом, деревянные окна заменили на темный пластик. Все выглядело дорого, стильно и абсолютно безжизненно.

Дверь открылась. На пороге стояла дама, в которой я с трудом узнал свою Марину. Пропала та простая девчонка в легком сарафане. Передо мной была женщина с обложки глянца: сложная укладка, идеально подогнанный брючный костюм, хищный маникюр. Она посмотрела на меня, но я не увидел радости. В ее глазах застыл страх. Чистый, животный ужас, который она тут же попыталась замазать дежурной улыбкой.

— Леша? — ее голос дрогнул. — Ты вернулся… Почему не позвонил? Я бы встретила.

— Сюрприз, — ответил я, не двигаясь с места. Мне хотелось обнять ее, но что-то в ее позе, в том, как она нервно теребила золотой браслет на запястье, остановило меня. Она сделала едва заметное движение назад, словно боясь, что я испачкаю ее наряд дорожной пылью.

— Проходи, чего стоишь, — она отступила, приглашая внутрь. — Пойдем, я тебя накормлю.

В доме пахло не борщом и уютом, а клинингом и дорогим парфюмом. Интерьер напоминал лобби отеля: белая кожа, стекло, хром. Огромная плазма на полстены, дизайнерские светильники. Я сел за стеклянный стол на кухне, боясь поцарапать его пряжкой ремня. Марина суетилась, доставая из холодильника прошутто, сыры, оливки — еду, которой в нашем доме отродясь не водилось.

— А где мама? — спросил я прямо, глядя, как дрожат ее руки, нарезающие хлеб.

Она ответила не сразу, на секунду замешкавшись, словно подбирая правильную ложь:

— Мама у тети Гали, под Винницей. Ты же знаешь, у нее давление скачет, город ей вреден. Я отправила ее в санаторий, а потом она к сестре захотела. Воздух, природа, парное молоко. Ей там хорошо.

Звучало правдоподобно. Тетя Галя действительно звала мать к себе. Но слово «отправила» резануло слух.

— Почему она не звонит? Телефон вне зоны доступа вторую неделю.

— Там связь плохая, яма, — быстро проговорила Марина, не поднимая глаз. — Да и телефон она, кажется, утопила в колодце, старенькая ведь уже, руки не держат. Я ей новый куплю и передам.

Я молча жевал деликатесы, которые на вкус казались бумагой. Чутье, отточенное на «нуле», било в набат: здесь ложь. Марина слишком старалась угодить, слишком громко смеялась над моими скупыми фразами и постоянно подливала мне коньяк, словно хотела, чтобы я быстрее отключился. Сославшись на усталость, я пошел наверх. Наша спальня превратилась в будуар императрицы с зеркальным потолком. Я прошел мимо и заглянул в комнату матери.

Пусто. Стеллажи с обувью, вешалки с шубами. Воздух был пропитан запахом новой кожи и нафталина.

— Я перевезла ее вещи к Гале, — пояснила Марина, возникшая за спиной. — А здесь устроила гардеробную. Не пропадать же месту. Мамины вещи… ну, ты сам понимаешь, старье, я часть выбросила, самое ценное отправила.

Ночью я не мог уснуть. Тишина в доме была звенящей, искусственной. Я встал, оделся и тихо вышел во двор. Луна заливала идеальный газон мертвенным светом. Я закурил, прошелся по дорожкам. В дальнем углу участка, у самого забора, остался старый кирпичный сарай — единственное, что Марина не успела снести или переделать. Я подошел ближе. На двери висел массивный новый замок, диссонирующий с облупленной краской косяка….