Последний урок отца: зачем миллионер заставил дочь работать простой уборщицей

Больничная палата пахла лекарствами и чем-то неуловимо горьким — может быть, самой смертью. Ева Мельшанская сидела на жестком стуле возле кровати и смотрела на отца. Герман Ландрих, некогда могущественный владелец крупнейшей производственной компании, теперь казался крошечным под белоснежным одеялом.

Его лицо осунулось, кожа приобрела восковой оттенок, а глаза — те самые глаза, которые когда-то заставляли трепетать партнеров на переговорах, — теперь смотрели на дочь с невыразимой нежностью. За окном клонился к закату майский день. Солнце отбрасывало на стены палаты робкие лучи, но эта красота казалась жестокой насмешкой. Жизнь уходила из человека, которого Ева любила больше всех на свете, а мир продолжал существовать, будто ничего не происходило.

— Папа, — тихо позвала Ева, сжимая его холодную ладонь. — Не говори сейчас ни о чём. Отдыхай.

Герман слабо покачал головой. Губы его дрогнули, и он с трудом выдавил:

— Доченька, мне нужно… сказать. Времени мало.

Ева почувствовала, как сердце болезненно сжалось. Она знала, что этот момент придет, но всё равно не была готова. Отец — единственный человек, кроме матери, который по-настоящему любил её.

Мать Евы развелась с отцом, когда Еве было восемь лет, оставив дочь со своей девичьей фамилией — Мельшанская. Развод был тихим. С отцом дочь виделась по выходным. Ева жила с матерью до шестнадцати лет в другом городе, при этом отец продолжал их хорошо обеспечивать. Потом у матери случился инсульт, и её не смогли спасти. С тех пор Герман заменил дочери обоих родителей, хотя работа отнимала у него почти всё время. Но он старался. Каждый вечер, когда приезжал домой, заходил к ней в комнату, спрашивал, как дела, и обнимал. Эти объятия были для Евы всем миром.

— Слушаю, папа, — прошептала она, стараясь сдержать слезы.

Герман набрал воздуха в легкие. Каждое слово давалось ему с усилием.

— Ты получишь… всё моё наследство… Компанию… Деньги… Недвижимость… Всё!

Ева кивнула. Она ожидала этого, других наследников не было. Родственники отца давно отдалились, друзья оказались фальшивыми, когда дело дошло до болезни. Остались только они двое.

— Но… — продолжил отец, и его взгляд стал острее, словно в последний раз вспыхнула прежняя сила. — Есть одно условие. В завещании прописано. Ты должна ровно год… отработать уборщицей. В моей фирме…

Ева замерла. Она не была уверена, что правильно расслышала. «Может, это бред, вызванный лекарствами?» Но глаза отца смотрели на неё ясно и твердо.

— Что? Папа, я не поняла…

— Год! — повторил Герман, и его пальцы слабо сжали её руку. — Двенадцать месяцев… Обычной уборщицей… Под своей фамилией Мельшанская… Никто не должен знать… кто ты. Если откажешься… или не выдержишь… всё уйдёт в благотворительный фонд. Без исключений.

Ева открыла рот, но слов не нашлось. Уборщицей? Она, Ева Мельшанская, выпускница престижного университета, девушка, которая всю жизнь провела в роскоши, должна мыть полы? Это казалось абсурдом, жестокой шуткой.

— Но зачем? — наконец выдохнула она. — Папа, это какой-то абсурд… Зачем мне это нужно?

Герман закрыл глаза. По его лицу скользнула тень улыбки — грустной, но одновременно полной решимости.

— Затем… что ты никогда не знала… как живут обычные люди… Те, кто работает в моей компании… за минимальную зарплату… Кто каждый месяц считает копейки… Кто боится потерять место… Кто терпит унижения… ради куска хлеба… Ты умная, добрая… Но ты не понимаешь их мир… А без этого понимания… ты не сможешь быть настоящим руководителем…

Ева молчала. Внутри всё кипело: протест, обида, непонимание. Но одновременно она видела, как важно это для отца. Его лицо светилось решимостью, несмотря на слабость тела. Он явно долго обдумывал это решение.

— Ты узнаешь… кто по-настоящему честен… — прошептал Герман. — А кто подлец… Кто заслуживает доверия… а кто предатель… Это будет твой… университет… Настоящий… Ты увидишь людей… без масок… Потому что они не будут знать, кто ты… И ты поймешь, что значит быть слабым… незащищенным… невидимым…

Он замолчал, собираясь с силами. Ева чувствовала, как слезы жгут глаза.

— Я построил эту компанию… — продолжил отец еле слышно. — И я всегда гордился… что создал рабочие места… дал людям шанс… Но со временем… я стал отдаляться… Перестал видеть… простых сотрудников… А они — основа всего… Без них… компания — ничто… Я хочу, чтобы ты это поняла… прежде чем возглавишь империю… Ты должна пройти через то… что проходят самые незаметные… самые уязвимые люди…

Ева кивнула. Слезы всё-таки прорвались, потекли по щекам. Она понимала логику отца. Но это было так страшно, так невероятно сложно. Год унижений, тяжелого труда, жизни, к которой она не привыкла. Сможет ли она выдержать?

— Хорошо… — сказала она хрипло, вытирая слезы. — Хорошо, папа… Я сделаю это… Обещаю…

Герман улыбнулся. Впервые за много дней. Его рука расслабилась в её ладони, словно огромная тяжесть спала с души.

— Моя умница! — выдохнул он. — Я знал… что ты справишься… Ты сильная… Сильнее, чем думаешь… И этот год… сделает тебя ещё сильнее…

Ева склонилась к нему, обняла осторожно, боясь причинить боль. Герман погладил её по волосам, как в детстве.

— Я люблю тебя… моя девочка! — прошептал он. — И я буду… гордиться тобой… Всегда.

Через три дня Герман Ландрих умер. Тихо, во сне, без мучений. Ева была рядом, держала его за руку до последнего вздоха.

Похороны прошли скромно, присутствовали только самые близкие. Ева стояла у гроба, чувствуя себя опустошенной. Мир, который она знала, рухнул. Впереди был год испытаний, о котором она даже не могла толком представить.

Неделя пролетела в тумане. Нотариус зачитал завещание. Всё было именно так, как сказал отец. Год работы уборщицей в компании «Ландрих Технолоджи», иначе всё имущество переходит в благотворительный фонд. Никаких лазеек, никаких исключений. Условие было прописано железобетонно, юристы отца позаботились об этом…