Поворотный момент: как несколько слов пожилой женщины изменили ход свадебного торжества

На кукле надето пышное платье, украшенное кружевами. Этот наряд напоминал взбитую пену. Настолько он легкий, объемный, ажурный.

Я даже чувствовала запах, исходящий от куклы. Легкий аромат резины и каких-то сладких духов. Похоже, игрушка была совсем новой.

Смена картинки. Я снова держу в руках ту самую куклу, но на этот раз нахожусь в огромной светлой комнате. Большой и добрый человек кружит меня.

Я заливаюсь звонким смехом, мне весело. Звучит музыка. Все это похоже на праздник.

И так мне было хорошо в то время, так спокойно и уютно. Ощущения, приятные ощущения тоже сохранились в памяти. И чувства.

Была еще какая-то бабушка. И она тоже любила девочку, очень любила. Часто гладила по голове, качала на коленях.

Лица ее я вспомнить не могла. Оно было как в тумане. Зато врезались в память заботливые морщинистые руки.

Жесткие, но такие нежные. А потом, потом — вокзал, холод, много незнакомых людей вокруг, страх. Кажется, я тогда разревелась прямо на площади.

Кто-то обратил внимание — полиция, больница, детский дом. Мне было всего три с небольшим года, когда меня зареванную и испуганную обнаружили на привокзальной площади. Малышка была одета в какие-то лохмотья, грязная, оборванная.

Судя по всему, за ней никто особенно не ухаживал. Все это никак не вязалось с ранними воспоминаниями. Я бережно хранила их.

Мне страшно было забыть. Забыть добрых людей, красивые комнаты, бабушку, куклу, наконец. Потому что тогда получилось бы, что взрослые правы, и я действительно ребенок алкашей.

Девочка, которую никогда не любили, в итоге специально забыли на вокзале. Я знала, что моих родителей искали. Также я прекрасно знала и то, что их не нашли.

«Да и как их найти?» — рассуждала одна из воспитательниц, когда я в очередной раз обратилась к ней с вопросами о своем прошлом. «Такие люди, они рожают как не в себя. Дома часто роды случаются, даже не в больнице.

Детей порой не регистрируют даже. Родили, надоел это им, выбросили». «Мне кажется, меня любили», — пыталась возражать я.

«Я ведь помню что-то». «Всем вам так кажется», — отмахивалась воспитательница. «Все вы мечтаете о том, что у вас хорошие родители, которые по каким-то причинам не смогли вас воспитывать.

Так вам проще, легче. Но правда, милая моя, совсем не такая. И ты уже большая, пора бы взглянуть фактам в лицо.

Родители твои — маргиналы подзаборные. Они просто избавились от тебя. Выбросили, потому что ты им не нужна, вот и всё.

И никакой романтики». И все же я была не согласна со взрослыми. Я чувствовала, понимала, что в моей истории что-то не то.

Откуда вдруг эти воспоминания? Это же не мои фантазии? Или… Я пыталась рассказывать о своих снах и мыслях собратьям по несчастью. Я была тогда совсем маленькой и не смогла предвидеть последствия. Меня поднимали на смех.

«Может, ты у нас еще и принцесса?» — ехидно интересовалась Аленка, которую изъяли из семьи алкашей. — Может, ты наследница огромного замка и кучи денег? — Может, — бесхитростно соглашалась я. Тут уж все хохотали в голос.

— Ваше Величество! Корона не давит? Не желаете ли карету? Однажды, когда все уже отсмеялись, Аленка крепко сжала локоть и прошипела мне прямо в лицо. — Чтоб больше не задавалась, поняла меня? Здесь этого не любят. Никакая ты не принцесса, такая же, как все.

Я поняла. Я больше ни с кем не делилась своими снами, мыслями и воспоминаниями. Старалась не выделяться.

Но в глубине души знала. У меня были хорошие, любящие родители. И бабушка, добрая и заботливая.

А еще красивый большой дом и кукла. Чудесная кукла с рыжими косичками в белом платье. Странно, что игрушка запомнилась в таких подробностях, а вот лица родных людей были будто подернуты серой дымкой.

Как ни пыталась я разглядеть их, ничего не получалось. Теплых дружеских отношений в детском доме у меня ни с кем не сложилось. Меня в лучшем случае не замечали, в худшем — дразнили.

Уж слишком я отличалась от других. Меня незаслуженно считали задавакой. Отчасти потому, что хорошо училась.

Никак не могла я найти общий язык с детьми из детского дома. Я пыталась, честно пыталась, но тщетно. Вскоре я перестала биться головой о непробиваемую стену и бросила эти попытки.

Я рано поняла, что мой главный козырь — сообразительность и интеллект. Мне на удивление легко давалась учеба. Я была отличницей с первого по девятый класс.

Хотела бы учиться дальше, пойти в десятый и одиннадцатый, но в детском доме была установка — воспитанники должны были выпускаться с профессией на руках. А это значило одно — после девятого нужно было отправляться в колледж. Я легко поступила в самый престижный в нашем городе техникум на отделение экономики.

Получила диплом, разумеется, красный. А тут и совершеннолетие, а значит, и долгожданный выпуск из детского дома. От государства, как сирота, я получила квартиру в новом доме в центре города.

Это стало для меня приятной неожиданностью. Повезло. Я бы и старому домику на окраине была рада, а тут такие апартаменты приличные.

И началась у меня совсем другая жизнь. Я быстро нашла работу с хорошей зарплатой, сделала в новой квартире косметический ремонт, обзавелась подругами. Раньше у меня не было людей, с которыми можно было бы обсудить книги и сериалы, сходить вечером погулять, посоветоваться в конце концов.

В детском доме меня считали задавакой и не любили. А оказывается, дружба — это так прекрасно. Я чувствовала себя вполне счастливой.

Конечно, жизнь в детском доме не прошла даром. Мне многому приходилось учиться на ходу. В первую очередь каким-то бытовым вопросам.

В детском доме я не знала, что такое стиральная машина, не умела наливать чай, делать элементарные завтраки, распоряжаться деньгами, наконец. Нелегко приходилось. Дети, живущие в семье, постигают все эти науки как бы между делом, каждый день наблюдая за родителями.

А вот мне пришлось прилагать усилия, чтобы повзрослеть окончательно. Кое-что получалось почти сразу, с другими моментами были проблемы. Так я до сих пор не умела ловко и быстро чистить картошку.

Срезала кожуру толстым слоем, часто ранилась. Я понимала, рано или поздно научусь, никуда не денется. И все равно чувствовала себя счастливой и свободной.

Все эти трудности — ерунда и мелочи по сравнению с жизнью в детском доме среди недоброжелательно настроенных людей. — Вот моя квартира. Федор остановился перед массивной дверью.

Лифт не работал, поэтому мы поднимались пешком на третий этаж. — Ты только тихо, дочка спит уже, наверное. Дочка? У меня в который раз за этот длинный вечер ухнуло вниз сердце.

Так он женат? Какое разочарование. Пока мы поднимались по лестнице, я уже успела окончательно и бесповоротно влюбиться в своего спасителя. Я, конечно, понимала, что это, скорее всего, эффект, произведенный его смелым поступком, но все равно очень расстроилась, поняв, что Федор — человек семейный.

Семью я рушить уж точно не собиралась. Как детдомовская, я понимала, это самое ценное, что вообще есть у человека. И все же.

Как жаль. Я уже позволила себе размечтаться о том, что между нами что-то возможно. У нас ведь, вон, сколько общего.

Детдомовские оба, да и вообще. Мне показалось, что и мужчина поглядывает на меня заинтересованно. Я чувствовала, что нравлюсь ему.

Наверное, просто напридумывала себе, выдала желаемое за действительное. Федор всего лишь осматривал меня, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, не более того. У него ведь дочка, а значит и жена.

Мужчина, не замечая моего смятения, открыл ключом дверь и пропустил меня вперед в квартиру. В коридоре царил полумрак. Освещение давала светодиодная лента под потолком.

Навстречу из спальни вышла женщина в возрасте, явно не супруга Федора. Увидев меня, она очень удивилась и даже приоткрыла рот. — С девушкой беда на улице случилась, — пустился в объяснения Федор.

— Лидия Петровна, ты позаботься о ней. Ей переодеться нужно срочно. Промерзла вся.

Потом мы такси ей вызовем. Я на Алинку посмотрю, пойду. Спит? — Спит, — кивнула женщина.

А потом обратилась ко мне тихим голосом. — Идемте за мной. Женщина провела меня в спальню, открыла шкаф, достала оттуда мужские джинсы и мужскую же фланелевую рубашку в клетку…