Поворотный момент на помолвке: скандал прекратился, когда отец невесты раскрыл правду о её происхождении

Я застыла, словно громом пораженная. Его слова пронзили меня насквозь. «Вы не можете говорить серьезно», — прошептала я. Но одного взгляда на их лица было достаточно, чтобы понять: они пойдут до конца. Маргарита и Ксения двинулись ко мне, словно хищницы, загнавшие жертву.

Я попятилась, но отступать было некуда: плотное кольцо из двухсот гостей сомкнулось. Вокруг был лес рук с телефонами, жадно снимающими каждую секунду моего позора. То, что произошло дальше, я не забуду до конца своих дней. Маргарита схватила меня за руку, ее идеальный маникюр больно впился в кожу.

«Если не хочешь по-хорошему, будет по-плохому», — процедила она сквозь зубы. «Пожалуйста», — рыдала я, — «не делайте этого, не надо!» Но им было плевать на мои мольбы. Ксения перехватила другую руку, и они вдвоем начали срывать с меня платье.

Я пыталась удержать ткань, прикрыться, но силы были неравны, а меня трясло так, что я едва держалась на ногах. Я почувствовала, как сзади резко поползла вниз молния. Я закричала, вцепившись в лиф, но Маргарита рванула сильнее, и платье упало к моим ногам.

Я осталась стоять посреди огромного зала в одном нижнем белье, под ярким светом прожектора, который еще минуту назад освещал праздник. Двести человек смотрели на меня. Сотни камер телефонов фиксировали мой позор. Оркестр молчал. В тишине раздавались только мои судорожные рыдания и щелчки затворов, запечатлевающих мое падение.

Маргарита подняла мое платье с пола, яростно встряхнула его, разорвала подкладку, проверяя карманы. «Ничего», — холодно бросила она. — «Но это не значит, что она не спрятала ожерелье где-то еще». «Это безумие!» — кричала я, пытаясь прикрыться руками. — «Я ничего не брала!»

«Уведите ее отсюда!» — рявкнул Виктор охране. — «Уберите эту воровку с нашей территории!» Два здоровых охранника двинулись ко мне. Я в последний раз с отчаянием посмотрела на Алексея, умоляя взглядом сделать хоть что-нибудь. Он стоял бледный, застывший как статуя. Ни слова. Он просто отвел глаза и отвернулся.

В этот миг внутри меня что-то умерло. Не от унижения, не от чудовищной лжи, а от осознания: человек, которого я любила больше жизни, выбрал одобрение своей токсичной семейки вместо моей чести. Охранники грубо схватили меня под руки и потащили сквозь толпу.

Гости расступались, брезгливо морщась, словно боялись подхватить от меня заразу. Кто-то выкрикивал: «Охотница за деньгами!», «Воровка!», «Мусор!». Я слышала каждое слово, пока меня волокли по мраморным полам, мимо роскошных лестниц и цветов — столько красоты, скрывающей абсолютное моральное уродство.

Меня буквально вышвырнули за ворота и захлопнули тяжелую дверь перед моим носом. Я упала на холодную брусчатку, дрожа всем телом в одном белье. Меня била крупная дрожь, слезы застилали глаза. А внутри особняка праздник продолжился как ни в чем не бывало.

Снова заиграла музыка, послышался смех и звон бокалов. Моя трагедия стала для них просто пикантным развлечением, свежей сплетней для следующего светского раута. Ко мне подбежал молодой парень-парковщик, на вид лет двадцати. Молча снял свой пиджак и накинул мне на плечи.

В его глазах я увидела простое человеческое сочувствие, и от этого жеста доброты я разрыдалась еще сильнее. Я сидела на холодной земле, закутанная в чужой пиджак, и понимала: у меня не осталось ничего. Ни достоинства, ни мужа, ни дома. Сумка и телефон остались там, внутри.

У меня было только одно — обещание, данное отцу. Трясущимися руками я попросила у парковщика телефон и набрала номер, который помнила наизусть, даже в бреду. Гудок. Второй. «Папа!» — мой голос сорвался на визг. — «Папа, мне нужна помощь! Прямо сейчас!»

«Где ты, доченька?» — его голос мгновенно стал жестким и тревожным. Он сразу почувствовал беду. Захлебываясь слезами, я рассказала все: где я нахожусь, что они сделали, как раздели меня перед толпой, как обвинили в краже и как Алексей просто стоял и смотрел.

Когда я закончила, в трубке повисла зловещая тишина. Затем его тон изменился — он стал ледяным, спокойным и от этого по-настоящему страшным. «Не двигайся», — отчеканил он. — «Я уже еду». И добавил с пугающей уверенностью: «Они даже не представляют, что сейчас с ними будет».

Связь прервалась. Парковщик все это время стоял рядом, охраняя меня. «Это был твой отец?» — тихо спросил он. Я кивнула. «Он скоро будет». Прошло всего пятнадцать минут, когда ночную тишину разорвали свет фар и рев моторов.

Сначала появилась колонна машин: десять черных внедорожников и лимузинов влетели на территорию поселка, словно президентский кортеж. Следом в небе загрохотал вертолет, залив своим мощным прожектором всю территорию особняка, превратив ночь в день. Музыка внутри дома снова стихла. Люди бросились к окнам, тыча пальцами в стекло.

Из центрального лимузина вышел мой отец. Сергей Коваленко не просто входит в помещение — он захватывает пространство своим присутствием. В свои шестьдесят он выглядел внушительно: высокий, широкоплечий, с благородной сединой и тем самым тяжелым взглядом, от которого любому становилось не по себе. На нем был костюм, цена которого, вероятно, превышала стоимость всего этого праздника….