Сила одного звонка: как тихий папа решил проблему дочери, которую выгнали перед Новым годом

К четырем часам дня основная часть блюд была готова. Я выпрямилась, разминая затекшую поясницу, и заметила, как Галина Петровна пробует оливье специальной ложечкой.

— Пресноватый какой-то у тебя получился, — вынесла она вердикт, причмокивая.

Внутри меня что-то переключилось. Я вкалывала с шести утра, переделала всё под ее требования, выложилась полностью, но всё равно оказалось плохо.

— Это мамин рецепт. Салат всегда получается как надо, — в моем голосе появилась твердость.

— Ну, у всех мамок разный уровень готовки, — парировала свекровь с ухмылочкой и потянулась к селедке под шубой.

Попробовав, она скорчила страдальческую мину:

— Ой, нет, это я точно есть не буду. У меня желудок нежный.

— Может, вам что-то другое приготовить? — спросила я, из последних сил сохраняя спокойствие.

— Ах, ты еще и огрызаешься? Артём! Артёмушка?! — Галина Петровна взвыла, и через секунду в кухню влетел муж с пакетами.

— Мам, что такое? — Он бросил покупки на стол, переводя взгляд с матери на меня.

— Твоя женушка меня оскорбляет! Я просто сказала, что селедочка подпорченная, а она мне такое выдала, я даже повторить не могу!

Свекровь всхлипнула, промокая совершенно сухие глаза салфеткой.

— Марина, в чем дело? — Артём повернулся ко мне, и я увидела в его глазах злость.

— Я предложила приготовить другое блюдо, если селедка под шубой не устраивает Галину Петровну.

Внутри поднималась волна злости.

— Вот, слышишь, как она со мной разговаривает! Будто я тут чужая, будто не имею права сказать про еду, которую мне предлагают! — Свекровь перешла на рыдание, хватаясь за сердце.

— Марина, проси прощения у мамы, — голос Артёма прозвучал как приказ.

— За что прощения просить? За предложение приготовить другое блюдо?

Я не могла поверить в происходящее.

— Извинись. Сейчас же, — он буравил меня взглядом, словно видел чужого человека.

— Я не стану извиняться за то, чего не делала, — твердо ответила я, глядя мужу прямо в глаза.

Его лицо исказилось, превратилось в жесткую маску. Такого Артёма я за три года брака не видела.

— Тогда вали отсюда. В спальню иди, за праздничным столом тебе не место.

Слова упали между нами как камень.

— Что? — у меня перехватило дыхание.

— Слышала, что сказал? Марш в комнату. Будешь там сидеть, пока не научишься старших уважать.

Я перевела взгляд на Галину Петровну и уловила на ее лице мимолетную победную усмешку, которую она тут же спрятала за страдальческой гримасой. Потом посмотрела на мужа. Он стоял, скрестив руки на груди, с каменным выражением лица. Развернувшись, я вышла из кухни, ощущая, как ноги подкашиваются. В голове билась одна мысль: этого не может быть, это какой-то бред. Мой муж не мог выгнать меня из-за новогоднего стола, который я готовила целый день.

В спальне я опустилась на пол, прислонившись спиной к двери. Горло сжималось от подступающих слез, но я не дала им пролиться — это было бы признанием поражения. За дверью слышались голоса, звон посуды, потом заиграла музыка. Они накрывали стол. На троих.

Время тянулось мучительно медленно. В десять вечера донесся звон бокалов, первый тост. Галина Петровна заливисто хохотала над какой-то шуткой Артёма. Они веселились, праздновали, пока я сидела взаперти, как провинившаяся школьница. Унижение жгло изнутри, перемешиваясь с обидой и яростью.

В одиннадцать раздался звонок в дверь. Я услышала голос Артёма:..