Скрытая связь: что жена олигарха поняла о своем прошлом, увидев человека, открывшего дверь

В назначенный день все пошло не так, как с самого начала. Директор клиники — скользкий тип с бегающими глазками — встретил Елену не в своем кабинете, а в холле. «Простите, Елена Константиновна…» рассыпался он в извинениях.

«У нас небольшая проверка Это рушило весь план. Лавров не мог просто так уйти из холла, нашпигованного охраной. Пока Елена тянула время, изображая интерес к интерьерам клиники, Рябинин, сидевший в машине неподалеку, пытался взломать систему безопасности.

Но она оказалась сложнее, чем он предполагал. И тут раздался звонок на телефон Елены. Это был Константин.

«Надеюсь, тебе нравится экскурсия, дорогая…» Его голос сочился ядом. «Я же говорил тебе не лезть ни в свое дело. Ты думала, я не узнаю о твоих маленьких шалостях с этим детективом?» Елена похолодела.

Он все знал. Это была ловушка. «Возвращайся домой…» продолжил он.

«И мы сделаем вид, что ничего не было. В противном случае твой сыщик отправится в Ужгород надолго, но уже не по своей воле. Ты его больше никогда не увидишь».

В холл вошли двое охранников и встали по обе стороны от нее. Директор клиники испарился. «Елена Константиновна, вас проводят до машины», сказал один из охранников.

Это был полный провал. Унизительный и сокрушительный. Вернувшись в пустой особняк, Елена почувствовала себя раздавленной.

Она позвонила Рябинину. «Все кончено», сказала она глухим голосом. «Он все знает.

Он угрожал вам Игорю. Я не могу рисковать вашими жизнями. Я… я прекращаю поиски».

«Елена Константиновна, не делайте поспешных выводов», пытался возразить детектив. «Мы найдем другой путь». «Другого пути нет», отрезала она.

«Простите меня. И спасибо за все». Она бросила трубку и отключила телефон.

Все было кончено. Слишком хитер. Она зашла в свою спальню, достала из потайного ящика бархатный мешочек с ее серебряной птичкой.

Держала ее в руке, чувствуя холод металла. Эта погремушка была ее единственной надеждой, ее путеводной звездой. И вот теперь эта звезда погасла.

Слез не было. Была только выжженная пустыня в душе. Она подошла к камину, который слуги разожгли перед ее приездом.

Огонь весело потрескивал, отбрасывая блики и мрамор. Она смотрела на пламя, и в голове билась одна мысль. Он прав.

Я его больше никогда не увидишь. Я не смогла. Я слабая.

Она разжала пальцы, и серебряная птичка упала в огонь. Елена смотрела, как пламя облизывает металл, как он начинает темнеть, плавиться. Она сжигала последнюю ниточку, связывавшую ее с сыном, сжигала свою надежду, свою боль, и в несколько дней Елена жила как в тумане.

Она механически выполняла привычные действия. Завтракала с мужем, который вел себя так, словно ничего не произошло. Отвечала на звонки, просматривала почту фонда.

Но все это было на автопилоте. Внутри нее была звенящая пустота. Она больше не плакала по ночам, не перебирала в памяти обрывки воспоминаний.

Она просто существовала. Константин был доволен. Он сломал ее.

Окончательно. Он снова стал полновластным хозяином ее жизни, ее мыслей, ее чувств. Однажды утром, разбирая почту, она наткнулась на невзрачный конверт без обратного адреса.

Адрес был напечатан на принтере. Она вскрыла его без всякого интереса, думая, что это очередное прошение о помощи от какой-нибудь благотворительной организации. Внутри лежал всего один лист бумаги и маленькая флеш-карта.

На листе было напечатано несколько строк. Я знаю, что Воронцов сделал с вашим сыном. Я работал в Надежде.

Меня уволили за то, что я пытался помочь одному из пациентов. На флешке доказательства. Используйте их с умом.

Я боюсь за свою жизнь, поэтому не могу назваться. Елена смотрела на эти строки, и ее сердце, которое, казалось, превратилось в камень, вдруг забилось. Сначала робко, потом все сильнее и сильнее.

Надежда, которую она собственными руками бросила в огонь и возрождалась из пепла. Дрожащими руками она вставила флешку в ноутбук. На ней был один видеофайл.

Она нажала на play. На экране появилось изображение, снятое, очевидно, скрытой камерой. Коридор реабилитационного центра.

Двое санитаров волокли по полу молодого человека. Он был в больничной пижаме. Его глаза были пустыми, бессмысленными.

Он не сопротивлялся. Елена узнала его. Это был он.

Максим. Ее сын. Санитары затащили его в палату, бросили на кровать.

Затем в палату вошла медсестра со шприцем. Доза нейролептиков по назначению доктора. Произнес голос за кадром.

Для буйного пациента белого. Хотя какой он буйный. Овощ.

Видео оборвалось. Елена сидела не в силах пошевелиться. Слезы, которых не было столько дней, хлынули из глаз.

Это было чудовищно. Это было невероятно. Это было бесчеловечно.

Ее сын. Ее мальчик. Превращенный в безвольное существо.

Она тут же позвонила Рябинину. У меня есть доказательства! Кричала она в трубку, срываясь на рыдание. Видео? Его там держат насильно? Рябинин приехал через полчаса.

Он посмотрел видео и его лицо окаменело. Этого достаточно. Сказал он.

Это прямое доказательство. Но нам нужно действовать очень быстро. И очень осторожно.

Если Воронцов узнает, что у нас есть это видео, он может… Он может избавиться от свидетелей. Включая Максима. Что нам делать? Прошептала Елена.

Мы отдадим это видео Лаврову. Решил детектив. Он подключит свои каналы на телевидении.

Мы нанесем удар оттуда, откуда Воронцов его не ждет. Не из полиции, а из СМИ. Общественный резонанс – это единственная часть чего он боится.

Это бьет по его репутации, по его бизнесу. В тот же день они встретились с журналистом. Лавров, посмотрев видео, присвистнул.

Да, это джекпот. Я смогу запустить это в вечерних новостях на федеральном канале. Но нам нужно подготовиться.

Как только сюжет выйдет в эфир, Воронцов начнет действовать. Вам, Елена Константиновна, нужно будет на это время исчезнуть. Уехать из дома.

Спрятаться. Я поеду туда, твердо сказала Елена. К клинике.

Я должна быть рядом, когда его будут освобождать. Рябинин и Лавров переглянулись. Это опасно, сказал детектив.

Я не оставлю его одного. Ни на минуту, повторила она. Я уже оставила его один раз.

Больше эта ошибка не повторится. Они поняли, что спорить бесполезно. В этой хрупкой женщине проснулась львица, готовая на всё ради своего детёныша.

Вечером, когда сюжет был уже готов к эфиру, Рябинин сидел в своём офисе и снова просматривал видео. Что-то не давало ему покоя. Он увеличил один из кадров, где было видно лицо медсестры, делавшей укол.

И вдруг он её узнал. Он видел её раньше. Но где? Он начал перебирать в памяти лица, имена, дела.

И вдруг вспомнил. Десять лет назад. Дело о пропавшем мальчике Иванове.

Эта женщина была соседкой семьи, давала показания. Она говорила, что видела, как мальчика увозит на машине его отец. Тот самый отец, который потом утверждал, что ребёнка похитили.

Рябинин замер. А что если… Что если и в том деле всё было не так просто? Он открыл старую папку. С фотографии на него смотрел улыбающийся шестилетний мальчик.

И рядом фотография его отца, Иванова-старшего. Успешного бизнесмена, который в итоге так и не был наказан. Дело закрыли за недостатком улик.

Детектив почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понял, что история с сыном Елены это не просто отдельная драма. Это звено в целой цепи преступлений, за которыми стояли одни и те же люди.

Люди, для которых человеческая жизнь просто разменная монета в их грязных играх. И теперь у него был шанс не только спасти Максима, но и восстановить справедливость, которую он не смог отстоять 10 лет назад. Сюжет вышел в прайм-тайм в программе «Человек и закон».

Жесткий голос диктора за кадром рассказывал шокирующую историю о том, как в элитной клинике насильно удерживают людей, превращая их в овощей с помощью сильнодействующих препаратов. Затем на экране появилось то самое видео. Размытые лица, но четко видимое насилие.

Телефон в редакции начал разрываться от звонков. Константин Воронцев смотрел выпуск новостей в своем кабинете. Когда он увидел кадры из «Надежды», его лицо исказилось.

Он швырнул хрустальный стакан с виски в стену. «Найдите того, кто это слил», прорычал он в телефон начальнику службы безопасности, «и разберитесь с этим Беловым. Немедленно».

Но было уже поздно. Машина правосудия, подстегнутая общественным резонансом, завертелась с неожиданной скоростью. К воротам клиники «Надежда» уже подъезжали машины Следственного комитета и ОМОНа.

Елена и Рябинин были там. Они сидели в машине детектива на некотором расстоянии, наблюдая за происходящим. Елена вцепилась в подлокотник так, что побелели костяшки пальцев.

«Только бы он был жив», шептала она. «Только бы они не успели уйти». ОМОНовцы ворвались в здание.

Через полчаса из дверей начали выводить персонал клиники, врачей, санитаров, охрану. Директора вывели в наручниках. Затем из клиники стали выходить пациенты, растерянные, испуганные, с бессмысленными глазами.

Их встречали родственники, которые годами не могли добиться правды о судьбе своих близких. И вот, наконец, она увидела его. Максим.

Он был под руки двумя врачами скорой помощи. Он был бледным, худым, но он шел сам. Его взгляд был отсутствующим, он не узнавал никого вокруг.

Елена выскочила из машины и бросилась к нему, расталкивая журналистов. Максим. Сынок.

Она подбежала к нему, коснулась его щеки. Он медленно повернул голову, посмотрел на нее пустыми, как на лекарств. «Простите, вы кто?» спросил он тихим, безжизненным голосом.

Сердце Елены сжалось от боли. Он не узнал ее. Двадцать лет она мечтала об этой встрече, представляла, как обнимет его, как попросит прощения.

А теперь он смотрел на нее, как на чужую. «Я… я твоя мама», прошептала она. Он покачал головой и отвернулся.

Его повели к машине скорой помощи. Он сидел здесь посреди толпы, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Рябинин подошел, осторожно взял ее за плечо.

«Ему нужно время», сказал он. Лекарства, которыми его пичкали, имеют сильный эффект. Потребуются месяцы, чтобы он пришел в себя.

Максима поместили в лучшую государственную клинику неврозов. Елена проводила там все свое время. Она сидела у его кровати, держала его за руку, рассказывала ему о его детстве, говорила, как жалела о своем поступке.

Он слушал молча, не реагируя. Врачи разводили руками. «Мы делаем все возможное», говорил лечащий врач.

Медикаментозная терапия, психотерапия. Но самая главная травма у него в душе. Он потерял веру в людей.

Константина арестовали через два дня. Его взяли прямо в его офисе в столице. Он не сопротивлялся…