Сюрприз у ворот: сын требовал накрыть стол на 20 персон, но на даче его ждало не застолье

— Я никого не выгоняю. Я предлагаю варианты. Хотите жить здесь — живите, но по-честному, как взрослые люди. Не хотите — пожалуйста, поезжайте туда, где вам удобно и бесплатно.

Начался настоящий взрыв. Крики, упреки, театральные эмоции, угрозы. Но я вдруг понял: все это больше не пробивает меня. Будто внутри появился барьер. И все эти слова стали пустым звуком.

— Это сумасшествие! — закричала Марина. — Ты ведешь себя как чужой!

— А вы ведете себя как постояльцы с претензиями, — ответил я. — Причем неплатежеспособные.

Николай попытался напугать:

— Вадим, ты совершаешь огромную ошибку. Мы — большая семья. И слухи быстро расходятся. Не захочешь, чтобы тебя поминали как деда, который выгнал родных?

— Пусть поминают, — сказал я. — Лучше быть стариком, который отстоял себя, чем тем, кто позволил вытереть о себя ноги.

Полина всхлипнула. Слезы явно напускные, театральные.

— Я не верю, что ты стал таким черствым, Вадим. Мой ребенок нуждается в стабильности, а ты нас выгоняешь.

— Твой ребенок нуждается в родителях, которые в состоянии его обеспечить, — ответил я. — А не в том, чтобы выезжать на шее у дедушки.

В этот момент в комнату забежали дети, услышав шум.

— Дедушка, почему все кричат? — спросила девочка с испуганными глазами.

У меня сжалось сердце. Они были заложниками поведения родителей.

— Взрослые обсуждают планы на отдых, — мягко сказал я. — Идите пока погуляйте на улицу.

— Но мы же поедем в парк, да? — спросил мальчик. — Папа сказал, что ты нас отвезешь.

Я посмотрел на их наивные, полные надежды лица. И на их родителей, которые пообещали детям развлечения за мой счет, даже не спросив меня.

— Извините, ребята, — сказал я спокойно. — Эта поездка стоит больше, чем у меня есть.

— Но ты же богатый! — воскликнул один из близнецов. — Ты купил большой дом.

Из уст ребенка прозвучало то, что давно думали все взрослые: если у тебя есть дом, значит, ты обязан платить.

— Дом не означает, что у меня много денег, — ответил я. — Я копил всю жизнь, чтобы его купить. И теперь у меня почти ничего не осталось.

Руслан попытался сыграть в разумность:

— Пап, давай так. Мы признаем, что немного переборщили. Может, надо было сначала спросить. Но давай мы тебе дадим тридцать тысяч. За все, за две недели. Это справедливо?

— Тридцать тысяч. На двадцать человек. На две недели. На питание, проживание, воду, электричество… Руслан, — сказал я. — Ты только что предложил по сто гривен в день с человека. Этого даже не хватит на обед в столовке.

— Но это хоть что-то! — поджала губы Марина.

— Нет. Это пощечина. И она говорит о том, что вы до сих пор не понимаете, насколько вы наглы и неблагодарны.

Роман решил пойти в лоб:

— Вадим, ты что, совсем забыл о своей жене? Она бы с ума сошла, увидев, как ты обращаешься с семьей.

Это была ошибка. Серьезная.

— Моя жена, — сказал я, вставая с кресла, — тридцать лет работала на двух работах, чтобы мы с ней могли спокойно жить на пенсии. Она бы взбесилась, если бы увидела, как ее семья превращает ее мужа в кошелек без воли. Каждая гривна в этом доме — это ее труд и моя жизнь.

В комнате снова повисла мертвая тишина. Они понимали: аргументов больше нет. Но, как всегда, в ход пошли манипуляции последней волны.

— Ну что же, — холодно сказала Марина. — Раз ты такой, Вадим, мы уедем. Но не жди, что мы потом вернемся. И не жди помощи, если тебе вдруг станет плохо.

— Я больше не жду помощи от тех, кто приходит только когда нужны деньги, — сказал я. — Я различаю, кто рядом по любви, а кто по интересу. И вы — явно не первый вариант.

Начались сборы. Злые, шумные, со стуком дверей, швырянием вещей и молниеносным сбором чемоданов. Дети плакали — они не понимали, что происходит. Взрослые шептались, кидали взгляды, выносили мои продукты, будто по праву.

Руслан грузил чемодан в багажник. Подошел ко мне:

— Пап, надеюсь, ты счастлив. Ты уничтожил семью. Из-за денег.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Я ничего не уничтожил. Я просто перестал быть дойной коровой.

Одна за другой машины вырулили со двора, оставляя за собой тишину. Настоящую. Честную. Полную. Я стоял на крыльце и слушал эту тишину. Это не была пустота. Это было пространство, в которое вернулась жизнь. Я — дом.

Я медленно прошелся по дому. Кухня в разрухе, но моя. Могу убрать, когда захочу. Холодильник почти пуст, но теперь пуст от моих продуктов. И самое главное — в этом доме снова нет чужих криков и претензий.

И вот снова машина на подъездном пути. Сердце ёкнуло. Неужели вернулись?

Но нет. Это была Тамара Аркадьевна. Она постучала в дверь, держа в руках кастрюлю.

— Я тут подумала, — сказала она с тёплой улыбкой. — Принесла тебе поужинать на двоих. Вдруг ты не ел.

Мы сели за мой стол. В тишине. Спокойно. Без спешки. Потом она спросила:

— Ну как ты?

Я посмотрел в окно. На сад. На закат. На пустую веранду.

— Знаешь, а я чувствую себя свободным. Впервые за долгие годы — свободным.

— И это правильно, Вадим. Ты семьдесят лет прожил. Ты имеешь право на тишину. На то, чтобы не быть банкоматом.

Прошло несколько недель. Моя жизнь медленно вошла в тот спокойный ритм, о котором я мечтал. Я просыпался тогда, когда хотел. Завтракал тем, что хотелось. Работал в саду, копался в земле, поливал кусты, наблюдал, как пробиваются всходы. Читал книги на веранде под звуки птиц. И, самое главное, вспоминал, кто я есть, когда меня не дергают, не просят, не используют.

Тамара Аркадьевна стала приходить в гости. Два раза в неделю мы вместе пили чай. Она приносила выпечку, я – свежие огурцы или укроп. Чисто по-соседски. Без подвоха. Без корысти.

Она познакомила меня с другими соседями. Алексей Егоров, местный мастер, помог починить водосток, укрепить забор. Я заплатил ему как положено. Не потому что надо, а потому что уважал его труд.

— Вадим, — сказал он как-то, — приятно работать с людьми, которые уважают чужую работу. А то привыкли тут некоторые бесплатно все требовать. Как будто нам ничего не надо.

Тем временем Руслан звонил раз в неделю. Каждый раз с непрямым посылом: трудности, долги, кредиты. Нехватка. А я просто слушал. И потом спокойно говорил:

— Извини, сынок, но не могу помочь.

Звонки становились все короче. А потом — реже. В какой-то момент я понял: я не скучаю. Я не скучаю по их приходу с чемоданами. По «пап, выручи». По «дед, купи». Я скучал по жене, по ее уютному голосу, по тихим вечерам. Но по шумным вторжениям и бесконечным просьбам – нет.

И вдруг, спустя почти полгода, однажды днем я открыл дверь и увидел Руслана. Один, без Марины. Без детей.

— Пап, — начал он. — Я все это время думал. О том, что произошло летом.

— Ну? — я не приглашал его внутрь. Просто стоял на пороге.

— Да, мы, может, чуть переборщили. Может, надо было помочь с продуктами, да. Но ты, пап, тогда нас поставил в такое неловкое положение. Эти бумаги, расценки… ты нас унизил.

Я смотрел на него. Мой взрослый сын. Сорок лет. Он был сейчас не извиняющимся сыном, а обиженным клиентом, которому не дали скидку.

— Руслан, ты сюда пришел потому, что соскучился по отцу, или потому, что тебе что-то нужно?

Он отвел взгляд. Сжал губы. Пошел привычный монолог:..