Сюрприз у ворот: сын требовал накрыть стол на 20 персон, но на даче его ждало не застолье
Я кивнул.
— Все в порядке. Просто границы расставил.
Он понимающе усмехнулся.
— Молодец. Я не смог. Они меня по сей день доят. Прямо из холодильника. Все по-домашнему: «Дед, ты же наш». А потом сам на лапше.
Я молча подал ему банку с домашними огурцами. Он не просил. Просто было видно: человеку надо почувствовать, что его тоже уважают.
— Спасибо, Вадим, — сказал он. — Просто спасибо, что ты есть.
Я часто думал о жене. О том, как бы она отреагировала на все это. Знал одно: она бы встала на мою сторону. Молча. Жестко. Без истерик, просто закрыла бы холодильник и сказала: «Кто хочет, пусть помогает. Остальные гуляют». Она была тихая, но внутри у нее был стальной каркас. Я у нее этому и научился. Поздно, но научился.
Прошло полгода. Жизнь стала тихой, размеренной, настоящей. Никто больше не звонил с требованиями. Никто не появлялся с чемоданами и словами «мы всего на пару деньков». Я не чувствовал себя виноватым. Я не ждал звонков. Я просто жил.
А потом, как это всегда бывает, появился Руслан. Без предупреждения. Один. Без криков, без сумок, без толпы.
Я открыл дверь.
— Пап, — сказал он. — Мы с Мариной… мы все пересмотрели. Ну, я точно. Я долго думал.
Я молчал.
Он продолжил:
— Может, мы тогда и, ну, не правы были. Много всего. И ты тоже как-то резко. Но может, мы перегнули, да. Но ты нас тогда, пап, опозорил перед всеми. С этими бумагами, расценками — это было жестоко.
Я слушал. И понимал: он все еще не понял. Он считал, что обида на меня — это главное. А то, что они превратили мой дом в казарму и кошелек — это, ну, с кем не бывает.
— Руслан, — спокойно сказал я. — Ты пришел потому, что соскучился, или потому, что снова надо денег?
Он замялся. Посмотрел в сторону. Снова начался знакомый текст:
— Ну, и то, и другое. Нам сейчас трудно. Работы мало. Кредиты. И, в общем, мы подумали, может, ну, ты как бы, как отец, помог бы…
Я вздохнул. Тот же сценарий. Та же пластинка.
— Руслан, — сказал я твердо. — Ты не по мне скучаешь. Ты скучаешь по деньгам, которые раньше можно было выпросить.
— Пап, это жестоко. Мы же твои дети.
— А когда вы приходили с теплом? Когда спрашивали, как я живу, не прося ничего? Когда предлагали помощь? Когда приносили хоть что-то, кроме списков покупок?
Он промолчал. Потому что знал ответ…
