Тайна старого матраса: что внук узнал из письма, найденного вместе с деньгами

Всё ради тебя. Ты рос, спрашивал про маму, и я говорила, что она заболела, что сердце её не выдержало. Да, это была правда.

Её сердце действительно не выдержало, но совсем не так, как ты думал. А про отца я сказала, что он уехал очень далеко и уже не вернётся. Ты принял это довольно спокойно, ведь ты его почти не помнил.

Для тебя я стала и мамой, и бабушкой, и я старалась быть достойной твоего доверия. Каждую гривну я откладывала, экономила на всём — на еде, на одежде, даже на лекарствах. Не для себя, а для тебя.

Чтобы ты получил образование, чтобы у тебя было будущее, которого не случилось у твоей мамы. Чтобы ты никогда не поднял руку на женщину, чтобы ты не стал таким, как твой отец. Помню, как в седьмом классе ты принёс домой «двойку» и до жути боялся мне признаться.

Сидел на кухне, бледный, руки тряслись, а когда всё-таки сознался, я увидела в твоих глазах такой животный страх, но это был не страх наказания. Это был страх меня разочаровать. Вот тогда я и поняла, что вырастила тебя правильно.

Ты научился бояться не боли, а чужой печали. Это был самый главный подарок, который я могла тебе преподнести. А потом, когда тебе было пятнадцать, ты впервые влюбился в одноклассницу, пропадал во дворе до темноты, провожал её домой, носил её портфель.

Я видела из окна, как бережно ты к ней относишься — никогда не дёргал за косичку, не обижал, не насмехался, как другие мальчишки, всегда уступал дорогу и придерживал дверь. Моё сердце тогда просто пело от радости. Ты был воспитан не им, а мной и светлой памятью о твоей маме.

Но три года назад Виктор всплыл, прислал письмо. Писал, что глубоко раскаялся, прошёл лечение и хочет познакомиться с сыном. Просил прощения.

Уверял, что изменился. Я сожгла то письмо, даже не ответила. Он писал ещё дважды, и я точно так же сжигала их, не читая.

Какое он вообще имеет право на тебя после стольких лет? Какое он имеет право просить о прощении? Но его самое последнее письмо я всё-таки сохранила. Оно лежит в старой шкатулке на верхней полке серванта среди маминых украшений. Если ты захочешь, прочти, а если нет — то сожги, как я поступила с остальными.

Алёшенька, я не знаю, правильно ли я сделала, что скрывала от тебя эту ужасную историю. Может, ты имел право знать раньше. Но я безумно боялась…

Боялась, что эта правда сломает тебя, как она сломала твою маму. Боялась, что ты начнёшь искать в себе его черты, его гнев. Но я счастлива, ты вырос другим — добрым, честным, справедливым.

Ты помогал мне, когда я болела, никогда не жаловался, когда нам не хватало денег. Ты стал инженером, как того хотела твоя мама. Она мечтала, чтобы ты построил что-то важное, то, что останется после нас.

Вот эти деньги — это всё, что мне удалось накопить за эти долгие годы. Их должно хватить на первоначальный взнос за квартиру или, быть может, на свадьбу, когда ты встретишь ту самую девушку. Только, прошу тебя, выбирай сердцем, но обязательно проверяй разумом.

Смотри, как человек ведёт себя, когда он в гневе, в усталости, в сильном стрессе. Настоящее лицо проявляется не на празднике, а именно в серые будни. И ещё одно, самое важное…