Визит с нотариусом: почему жена рассмеялась, когда муж приехал оформлять документы

Нина широко распахнула окно и с наслаждением втянула в себя свежий воздух, наполненный запахами мокрой листвы, перезрелых яблок, дымка и еще чего-то, что бывает в воздухе только осенью. Такая свежесть и чистота, которая сейчас буквально вливалась в него огромными порциями, была только здесь, в родном поселке, там, где родилась она сама и стоял дом ее отца и деда.

И как она не замечала раньше этого живительного, чудесного, вкусного воздуха, как не видела захватывающего дух вида из окон на речной разлив, почему не знала, как приятно прижать к лицу прохладную и влажную кисть рябиновых ягод, а потом откусить одну и ощутить на языке горьковатую вязкость сока. Нет, конечно, она жила здесь с самого рождения и дышала все время именно этим самым воздухом, и дом, построенный дедом уже много лет, стоит на высоком пригорке и смотрит большими окнами на широкую реку, которая явно тесна между двумя обрывистыми берегами, стискивающими с двух сторон речной поток. Да и старая, все сильнее разваливающаяся по сторонам добрым десятком стволов рябина, росла здесь с незапамятных времен, и каждую осень опускала ветви почти до земли под тяжестью ягодных гроздей….

Все это было всегда, и качели, подвешенные между березовыми стволами, и шершавые, чуть потемневшие от времени, но все еще золотистые бревна родных стен, и собачья конура, в которой жил очередной пес, которого по неизменной отцовской привычке звали Тобиком. Большому саду тоже было много лет, как от полированной за годы до блеска скамейки у ворот и тронутому ржавчиной почтовому ящику, висящему на калитке. Все это она видела сотни раз и не понимала, как это важно и нужно ей.

И только чуть не потеряв себя и свою жизнь, она вдруг, как будто заново родившись, с изумлением поняла, как это прекрасно — просто жить и видеть все это вокруг себя. Просто глубоко дышать, любоваться закатами и рассветами, чувствовать ладонями тепло дерева и любимых рук, вкус ягод и хлеба, запах костра и листовый. А главное, какое невероятное чудо — просто двигаться, ходить, ощущать, как устают от движения ноги и руки, знать, что в любой момент она может легко подняться и сделать то, что нужно.

Взять вот этот стакан, самой, без чьей-то помощи, налить в него ключевой воды из кувшина и выпить залпом, чувствуя, как перехватывает дыхание и от холода чуть ноет зубы. Все это есть у каждого человека с рождения. Люди существуют день за днем, год за годом, суетятся, все время о чем-то думают, бегут, торопятся, все равно опаздывают и снова стараются догнать ускользающую жизнь.

Нина тоже раньше жила, как все, тоже бежала куда-то, думая, что знает, куда и зачем, и вдруг ее жизнь остановилась, почти совсем, оставив ей лишь возможность дышать спертым воздухом, чувствовать боль и думать. Боли было все больше, а мысли становились все короче. И вот когда она думала, что все кончено, пришло спасение.

Она вернулась к жизни, к настоящей, полной, к свежему воздуху, саду, рябине, отцу, старой скамье, а главное, к возможности любить и быть любимой. И теперь она счастлива. Ее сводит с ума простая возможность подойти и в любой момент обнять любимого человека и снова сказать ему, да ничего не говорить, а просто почувствовать, как его рука, настойчиво, но очень нежно, поднимает ее лицо за подбородок немного вверх, а потом заглянуть в его ласковые, теплые карии глаза, увидев в них свое крошечное отражение.

Семейство Смольковых в деревне любили, хотя они и не были коренными местными. Очень уж хороши были в этой семье мужчины. Все, начиная с деда, который много лет назад, в самом начале беспокойного двадцатого столетия, приехал откуда-то из Сибири и привез с собой бесшабашную удаль и поистине русскую тягу к простору.

Заняв никому ненужный продуваемый ветрами косогор, на котором, по мнению деревенских, мог поселиться только ненормальный, широкоплечий и сильный, как медведь Матвей, почти в одиночку поставил просторный и светлый дом, совершенно невиданный в этих краях. Большой, сложенный из здоровенных круглых сосновых бревен, он как будто насмехался над старыми соседними домишками, потемневшими до серости, с провалившимися крышами и подслеповатыми окошками. Закончив с удивительным домом, Матвей взял в руки ружье и отправился в лес.

Правда, как выяснилось, вовсе не на охоту на зверя, а, скорее, наоборот, для защиты лесного зверя от желающих незаконно поохотиться. Матвей Смольков стал егерем. «Было нормальное место для охоты, — ворчали завсегдатые местных лесов.

— Так нет же, свалился на нашу голову этот берюг. Сам больше на медведя похож, чем на человека. Лучше уж был бы медведем.

Того хоть медом можно подкупить, а этого, ну, ничем не взять». При этом Матвею совершенно не мешало странное и бестолковое послереволюционное законодательство, которое запрещало лесникам носить ружья. Ходили легенды, что Матвей не раз отбирал ружья у браконьеров и якобы буквально завязывал их вокруг шеи нерадивых охотников.

Конечно, такой богатырь, да еще и в придачу с огромным домом, недолго маялся в одиночестве. Без лишних раздумий за него выскочила первая красавица этих мест. Причем выскочила так поспешно, что даже забыла спросить обязательного родительского благословения.

Охальницу сначала решили проклясть, но потом сразу же простили. Очень уж видная пара получилась из Матвея и Анны. Оба высокие, статные, сильные, русоволосые, они словно вышли из русской сказки.

И в полном соответствии с былинами, не откладывая дела в долгий ящик, молодые начали производить на свет сыновей. Через двадцать лет Анна, переплетая по-прежнему густую и толстую косу, в которой уже поблескивали серебряные ниточки, с гордостью смотрела на пятерых крепких и разновозрастных мужчин, мужа и сыновей. А потом судьба, очевидно, решила, что слишком много дала она этой Анне хорошего, и очень уж долго та жила счастливой.

Пора бы и честь знать. И счастье кончилось навсегда. Пришла война, с которой ни Матвей, ни два старших сына не вернулись.

Анна втайне благодарила Бога за то, что младшие сыновья Михаила и Юрия были слишком малы для того, чтобы тоже уйти на фронт. Она выжила, выстояла, вытерпела, вынесла все испытания и потери. Мишка и Юрка росли нормальными послевоенными пацанами, полусиротами.

Они, как все, голодали, работали, подворовывали при случае, рано попробовали самогон и табак. Но, очевидно, порода и кровь Смольковых не дала им стать ни бродягами, ни бандитами, ни пьяницами. А еще была мама от знаменитой красоты, которой не осталось почти ничего, кроме горящих на худом изможденном лице огромных прекрасных глаз.

Ради матери пацаны готовы были на все, даже на то, чтобы распрощаться с привольной жизнью и идти учиться и работать. Потом была нормальная жизнь двух молодых мужчин восстановленной прекрасной советской страны. Михаил, который был больше всего похож на погибшего на фронте отца, заменил его в качестве главы семьи.

Да и делом он занялся тем же самым, что когда-то занимался отец, стал местным егерем. Ох уж этот лес, вздыхала Анна. Мишка и так не шибко компанейский был, а в лесу, да в одиночестве, ну вовсе одичает ведь…