История о том, как внимательность старшей сестры помогла найти брата
Когда я открыла глаза, в голове стоял тяжелый, вязкий гул, словно я только что вынырнула из затяжного, липкого кошмара. Передо мной маячил стол из серого, дешевого пластика, а на стене монотонно тикали часы с заметной трещиной на мутном стекле. Следователь с безучастным видом перелистывал бумаги, то и дело раздражающе щелкая кнопкой шариковой ручки.
— Давайте еще раз, — произнес он сухо, даже не поднимая на меня взгляда. — Во сколько вы в последний раз видели сына?
Я судорожно сглотнула, пытаясь хоть как-то увлажнить пересохшее горло, язык казался чужим, шершавым и будто прилип к небу…

— В районе четырех, сразу после обеда. Он играл во дворе.
Голос предательски дрогнул, и я поспешно, чтобы не расплакаться, добавила подробности.
— Мы гостили у свекрови, в селе под Днепром. Там отмечали день рождения. Кто еще присутствовал на празднике? Мой муж, сама свекровь, ее младший сын Максим, его жена и дети. Всего набралось человек десять.
Следователь устало откинулся на жесткую спинку стула, скрипнув пружинами.
— И никто не видел, как ваш сын ушел со двора?
— Нет. Я сама ума не приложу, как такое вообще могло случиться.
Я опустила глаза на свои руки, стараясь скрыть дрожь. Кожа под ногтями была вся исцарапана и в грязи — я в отчаянии рыла землю у ворот, когда искала Илью. Мы прочесывали местность до самой темноты. Потом вызвали наряд полиции.
— Соседи утверждают, что вы частенько повышали голос на ребенка, — лениво, будто между прочим, заметил офицер. — И даже говорили, что вы не справляетесь с материнскими обязанностями. Это правда?
Я замерла, чувствуя, как сердце болезненно толкнулось в груди.
— Я… я уставала. Как и любая мать. Но кричать — это вовсе не значит ненавидеть.
Следователь лишь скептически приподнял брови, явно не впечатленный моим ответом.
— Муж утверждает, что у вас случались нервные срывы. Что вы принимали сильнодействующие успокоительные.
Я резко вскинула на него взгляд, не веря своим ушам.
— Он сказал это? Павел?
— Ну а кто же еще? — пожал плечами мужчина, равнодушно глядя в протокол. — Он волнуется. Говорит, вы стали слишком нервной после рождения второго ребенка.
В голове у меня все перевернулось. Перед глазами стоял Павел — спокойный, уверенный, с этим своим вечным снисходительным выражением на лице. Он и тогда, на даче, даже не попытался меня обнять или поддержать. Только твердил как заведенный: «Аня, ну не истери, найдем мы его, никуда он не денется». А потом, когда приехала полиция, он встал рядом со своей матерью, и именно она, Лидия Сергеевна, первой подала голос. «Я видела, как Анна уходила с мальчиком к машине», — заявила она. — «Может, она просто что-то скрывает».
Тогда у меня буквально подкосились ноги от шока. Ее же собственная свекровь ровным, спокойным голосом, без тени дрожи, обвинила меня в исчезновении родного внука. И Павел промолчал. Не сказал ни слова в мою защиту. Значит, он ей поверил.
— Я не делала ничего плохого, — прошептала я сейчас, невидящим взглядом уставившись в потертую столешницу. — Я люблю своего сына.
— Любовь — понятие растяжимое, — философски отозвался следователь. — Иногда люди творят ужасные вещи именно из любви.
Я почувствовала, как к горлу подступают горячие слезы, но усилием воли сдержалась. Если заплачу — решат, что я ломаюсь под давлением. Если останусь спокойной — скажут, что я холодная и бесчувственная. Здесь любое выражение лица может стать уликой против меня.
Я вспомнила, как все началось в то утро. На даче все было как обычно: детские крики, манящий запах жареных оладий, Лидия Сергеевна уже в семь утра по-хозяйски командовала на кухне.
— Анна, вы опять тесто без соли сделали! — крикнула она, пробуя заготовку. — Павел любит посолонее.
Я молча перемешивала массу, глядя в окно. Там, за густыми кустами сирени, уже бегала детвора. Илья звонко смеялся, гоняя мяч по мокрой от утренней росы траве. Соня снимала его на свой планшет, как она делала всегда. Я тогда еще подумала, какая получается красивая картинка: счастливая семья, лето, дети, уютный дом. К вечеру все это рухнуло в одночасье…